Широки врата

Это было во второй половине дня пятницы, и старший сын Рика приехал домой на выходные. Альфи, как его называли, был студентом в колледже Магдалины, название которого англичане почему-то произносят, как Модлин. Он ехал на автобусе из Оксфорда, и ему пришлось идти довольно долго пешком, так что прибыл он в грязных ботинках и мокрых брюках, но со здоровым румянцем на щеках. Ему только что исполнилось семнадцать, высокий и стройный, как и его отец, и как дед, в честь которого он был назван, темные глаза, темные волнистые волосы, тонкое серьезное лицо. Он был не по годам развит, как и должно быть в такой семье. Добросовестный студент, но гораздо больше левый, чем был его отец в свои семнадцать.

«Классно!» — ответил он на вопрос Ланни, как дела. И «идёт!» — когда его отец предложил переодеться в сухое. Ланни обещал отвезти его в фешенебельную школу в шестидесяти километрах от дома, где Марселина Дэтаз была пансионеркой, чтобы привести девушку в дом на воскресенье. Ланни был не против прокатиться по стране независимо от погоды. Ему нравился этот нетерпеливый интеллектуальный юноша, и Ланни был готов внести свою долю, чтобы помочь паре, которую он составил, когда эти двое едва появились на свет в мире, раздираемом мировой войной. Дочь Бьюти осталась без отца через несколько месяцев после своего рождения, а сын Рика едва не стал наполовину сиротой до того, как увидел свет. Теперь, как казалось Рику и Ланни, темная тень конфликта нависла снова над миром. Но нет смысла говорить об этом людям, которые не хотят в это верить. Они будут верить в то, что они выбрали. Возможно, глубоко скрытые инстинкты руководили молодежью, заставляя их рано разделяться на пары и выполнять свою главную функцию, прежде чем это станет слишком поздно.

Для Ланни было смешно обнаружить, что его считают старшим. Сам он этого не чувствовал, но Альфи это делал и смотрел на него с большим уважением, как на человека, который много путешествовал, встречался с сильного мира сего и имел приключения, о которых, возможно, было не спортивно подробно спрашивать. Неужели, правда, что он был брошен в застенки нацистов и видел избиение бедного старого еврейского банкира, чтобы заставить того отказаться от денег? — «Как вы думаете, мы когда-нибудь будем воевать с этими попрошайками? И действительно ли, что мы позволили им себя обогнать в самолётостроении?» Ланни понял, что здесь был тот, кто принял его заявления всерьез и не рассматривал его как немного тронутого. «Я занимаюсь математикой больше, чем это необходимо по программе», — сознался внук баронета. — «Я думаю, что это будет востребовано в наших ВВС. Только не надо говорить об этом в присутствии мамы, потому что вы знаете, как это ее расстроит».

Бедная Нина! Что-то вздрогнуло внутри Ланни Бэдда при мысли, что ей, возможно, когда-нибудь снова придется пройти через это страдание. Одного раза в жизни достаточно для любой женщины! Он был вынужден рассказать этому парню о том странном случае, который произошёл с ним, когда он был в возрасте Альфи и жил в семье Робби Бэдда в Коннектикуте, в то время как Рик дрался в воздухе над Францией. Как Ланни проснулся на рассвете, в тот самый час, когда Рик разбился, и едва не погиб, и Ланни увидел то, что посчитал своим другом, стоявшим у кровати с кровавой раной на лбу. Как раз на том месте, где у бывшего пилота сейчас находится шрам. «Твоя мать вернула его обратно к жизни», — сказал Ланни. — «Ей будет чертовски трудно, если ей придётся это делать снова». Это была фраза, которую английские правила позволяли произнести при таких условиях.

IV

Вот появилась танцующая Марселина. Она всегда, казалось, танцевала, такая счастливая, такая молодая, полная энергии. Она была на месяц или два моложе, чем Альфи. Но, как девушка, она оставила его далеко позади. Она уже стала цветущей молодой леди, пока он оставался застенчивым мальчиком, так он чувствовал себя, и был беспомощен в её руках. Дочь Бьюти Бэдд не могла не глядеться чем-то особенным, а при таком известном отце, как Марсель Дэтаз, эта особенность увеличивалась многократно. Ещё ребенком её окружали зеркала, в уши попадали разговоры женщин, друзей дома и служащих ее семьи, поэтому она знала о себе многое и представляла, что собирается с этим делать. У неё были стройная, изящная фигура, в соответствии с модой того времени, восхитительные светлые волосы с золотистым отливом, черты лица, напоминали Ланни её отца, брови гораздо темнее, чем волосы, придавали необычный штрих её яркой привлекательности. Она была наполовину американка и наполовину француженка, обладая оживленным темпераментом соотечественников отца и уверенностью в себе, полученной от матери, которая сбежала из дому баптистского проповедника и стала моделью художника в теперешнем возрасте Марселины.