Шип в ноге

— Да я не говорю, что это был злой дух, Господи заступи! Нет, Микола!

— Но почему бы воспоминание о нем так долго мучило меня?

— Ха, Микола, человек никогда не может знать, что хорошо для его души. Да и вообще, добро и зло… Не можем знать, когда что-то делаем, что на добро нам, что на зло. Мы только свою волю знаем: хочу сделать хорошо или хочу плохо. Это так, это нам совесть. Но что вокруг нас, Микола, об этом никогда не можем быть уверены. Что-то кажется нам бедой, а оно может быть для нас большим добром. Или же наоборот…

— Это правда, Юра! Но все-таки я не понимаю, что это за наваждение могло быть, если это не был настоящий мальчишка из тела и кости.

— Слушай, Микола, я расскажу тебе маленькую историю, которая случилась со мной самим, когда я еще был совсем мал. Может, мне тогда было восемь, может, десять лет. Однажды — а то был жаркий, паркий летний день — захотелось мне и еще нескольким соседским ребятам, жившим там вверху, искупаться в Черемоше. С нашей вершины к Черемошу неблизко, но нам, детям, это было безразлично. Ноги на плечи и бегом в долину! Сбежали мы с горы, сбежали со второй, вот уже и река недалеко. Еще только через поваленное дерево перепрыгнуть, потом небольшой лазок, потом еще дерево, потом ров, потом дорога, еще через одно поваленное дерево, соскочил с крутого бережка на гальку, и вот тебе и чистый, шумный Черемош. Мои товарищи бежали впереди, скакали, как козы, через поваленные деревья и смеялись надо мной, что я остался позади. Знаете, как это кричат дети:

— Гади, гади! Черт позади!

А я бегу за ними и кричу:

— Вереди, вереди, черт впереди!

И так мне как-то горько, завидно сделалось, что я собрал всю свою силу, разогнался и прыгнул. Но как-то попал не на хорошее место, потому что за повалившимся деревом кто-то бросил сухую ветку терновую, и я именно на нее наскочил босой ногой, и здоровенный терновый шип вбился мне в пятку, как заноза.

— Ой-ой-ой! — вскрикнул я от боли.

— Ха-ха-ха!.. — засмеялись мои товарищи и побежали дальше, крича: — А мы быстрее! А мы быстрее!

Я закусил зубы, меня словно печет что-то, чтобы сравняться с ними; дернулся бежать за ними вдогонку, но не смог сделать и двух шагов, потому что услышал от шипа такую ​​боль в ноге, что мне сердце сжало, как клещами. Я должен был сейчас же присесть на тропинке и осмотреть изуродованную ногу. Шип забился глубоко в пятку; отломившись от сухой ветки, погрузился по самую кожу, так что ногтями не за что было ухватить, чтобы вытащить. Я должен был прежде всего намазать пяту слюной, размягчить ее и обмыть, а потом вытащить шпильку, которую для таких приключений я носил всегда при себе воткнутую за пазухой рубашки, должен был ею хорошо раздолбать то место в пятке, где засадился шип, должен был разбередить кожу, пока шип не начал двигаться и я, покачивая его, не достал его настолько вверх, что мог захватить его тупой конец ногтями и вытащить его из пятки. Ну, для меня это не была никакая не странность, а все-таки это заняло несколько минут. Между тем мои товарищи добежали до реки, сбросили с себя одежду и с радостным криком и визгом попрыгали в чистую, неглубокую воду. Я еще сидел на тропинке и долбил свою пятку и с завистью слышал их радостные голоса, слышал, как они в воде хлестались и били ногами или с гиканьем обрызгивали самих себя. Но едва я встал и пустился бежать к ним, услышал я издалека какие-то тревожные окрики. Кто-то на дороге, довольно далеко от купальщиков, кричал изо всех сил:

— Дети, прочь из воды! Дети, прочь из воды! Вода поднимается!

Но дети в купели так были заняты своим плеском и гиканьем, что и не услышали того крика. Я лечу, как только могу с пробитой ногой, запинаюсь на перелазе и в спешке кубарем вверх ногами в ров, подрываюсь весь запыхавшийся и перескакиваю через ров, выбегаю на дорогу, и моим глазам открывается страшный вид. На половину человеческого роста высотой катится буровато-желтый вал в реке, занимая весь ров от берега к берегу, и валит быстро, как буря, Черемошем с громовым грохотом. Где-то там в полонине вдруг прорвалось облако, в тесном долу взболталась вода, унося с собой клецы, с корнями свежевырванные ели и речные камни, с грохотом и клекотом гнала вдоль. Уже было это вот-вот близко, а мои товарищи все еще не замечали, что подступает опасность. Я кричал изо всех сил, и теперь они заметили, вскочили в воде и словно оцепенели, присматриваясь к страшному водяному валу. Но это продолжалось всего лишь мгновение; за миг вал наскочил на них, проглотил их, как пару галушек, и покатился с ними дальше в безвестие.

— Это правда, Юра, — сказал Микола, — и мой родич, — знаешь, старого Гедеменюка единственный сын — тоже пропал. Помню это хорошо, но…