Шикотан – последний форпост государства

Среди наших не бог весть каких больших запасов нашлось аж целых пять свечей. Мы их расставили на столике и зажгли. Потушили верхний свет, и убогая комнатушка сразу же погрузилась в романтичный полумрак. Вика начала читать стихи, в которых я правильно угадала неподражаемый и загадочный стиль Арсения Тарковского:

Я надену кольцо из железа,

Подтяну поясок и пойду на восток.

Бей, таежник, меня из обреза,

Жахни в сердце, браток, положи под кусток.

Схорони меня, друг, под осиной

И лицо мне прикрой придорожной парчой,

Чтобы пахло мне душной овчиной,

Восковою свечой и медвежьей мочой.

Сам себя потерял я в России…

Вика читала с чувством, красиво, смакуя каждое слово. Когда она замолчала, я заметила, что глаза ее увлажнились. Изя задумчиво начал вертеть стакан, а Луха отставил в сторону гитару, облокотился на стол и прикусил большой палец. Вот так всегда. Парни, которые Вику плохо знают, думают, что такие красивые девушки по определению должны быть легкомысленными, а если чем-то и увлекаются, то лишь какой-нибудь дешевой попсятиной.

– Я тоже могу прочитать один стих, – сказал Илья. – Но честно предупреждаю, он будет с матами.

– Фу, Илья, при нас с Анютой не смей! – возмутилась Вика.

Я удивленно посмотрела на Илью. Ни разу не слышала, чтобы он матерился. Тем более при Вике…

– Девочка моя, поверь старому и мудрому еврею, матюги очень разные бывают. Наверное, это какие-то особые матюгальники, – light version – специально предназначенные для употребления при дамах и в приличном обществе, – предположил Изя.

– Вик, эти стихи называются «Два танкиста»; их написала восемнадцатилетняя девушка, – не обращая никакого внимания на Изю, сказал Илья. – Ее любимого человека, выпускника военного училища, убили в Чечне… Она захотела понять, за что он умер. Устроилась военным репортером и поехала в Чечню, где сразу полезла на передовую, в самое пекло. Кстати, ее тоже зовут Вика, Вика Скайнова.

– Ну, если так… Читай, конечно. Мне даже самой теперь интересно стало, – великодушно разрешила за нас обеих Вика.

Илья встал, подошел к окну и какое-то время молча смотрел в темноту ночи. Потом начал читать.

Два танкиста

Нас было трое… Витька… тот…

почти что сразу…

Лишь прохрипел: "Вот, блин, не прет…

ведь до приказу…"

Под Новый год… такая хня…

как есть – непруха.

Сполна плеснула нам Чечня!

в бочину… "мухой"…

Жгут затянул… держись, земляк…

помогут в роте…

На лоскуте висит ступня

ошметком плоти…

А чичи, сука, взяли след,

как свора гончих…

– Не оставляй меня, Паштет…

уж лучше кончи…

А я несу сплошную муть:

– Не ссы, товарищ…

Про Новый год, мол, не забудь,

мол, че подаришь…

На горб взвалил и побежал…

тут – или-или…

И как влупили тут по нам…

Как, ****ь, влупили!

Аж в пятки рухнулась душа –

какая смелость?!

Ах, как бежал я! Как бежал…

Как жить хотелось…

Мне до сих пор –

все тот же сон

полночной мукой…

Те двести метров… я и он…

как вши под лупой…

– Дошли, Серега! Все пучком!..

Перевернули…

Три пули по спине рядком…

МОИ, ****Ь, ПУЛИ!

Ну да – война… ну да – в бою…

но… кто ответит…

Он жизнь мне подарил свою…

Как жить-то с этим?..

–

И Пашка водки нацедил,

Чуть пролил даже…

И молча выпила я с ним.

А че тут скажешь…

Повисла гробовая тишина. Пламя свечей дрожало, отбрасывая причудливые тени. Глаза моих друзей как-то странно блестели. Я поняла вдруг, что у всех навернулись слезы. Я и сама чуть не ревела.

– Ребят, давайте за них выпьем, – подал голос Изя.

Он нацедил всем в чайные стаканы немного водки, и мы выпили молча, не чокаясь, за Пашку, Витьку, Серегу и ту отважную девушку…

В соседнем бараке, где обитала мужская часть стройотряда, ярко горели все окна. Оттуда доносились шум и смех. А мы нашей маленькой компанией находились словно на другой планете. Так какой-нибудь звездной тихой ночью мимо деревни, расположенной на берегу реки, проплывает прогулочный корабль. Он весь освещен яркими разноцветными огнями; на верхней палубе под громкую музыку танцуют отдыхающие. В обнимку у бортика стоят молодые пары. Кто-то курит, равнодушно глядя, как за бортом медленно уплывают вдаль темные дома. Потом бросает тлеющий окурок в воду и снова присоединяется к танцующим, не оставив в своей памяти и следа о забытой богом и людьми неизвестной маленькой деревушке…

Потом Изя решил разрядить обстановку. У него это любимое занятие. Всегда только и делает, что везде ее разряжает. Особенно, когда рядом Вика… Изя достал записную книжечку, с которой, как я вскоре поняла, он никогда не расставался, и его понесло.

– Вашему вниманию представляется Николай Глазков, советский Омар Хайям. Ну, вы-то, конечно, про него ничего не знаете, – надменно произнес Изя и начал читать.

***

А вы бы могли бы

Постичь изреченье:

Лишь дохлые рыбы

Плывут по течению!

***

Трудно в мире подлунном

Брать быка за рога.

Надо быть очень умным,

Чтоб сыграть дурака.

***

Из рюмочек хрустальных и стеклянных

Я коньяки и вина часто пью,

Но не люблю, не уважаю пьяных,

А трезвенников – тоже не люблю!

* * *

Мне говорят, что "Окна ТАСС"

Моих стихов полезнее.

Полезен также унитаз,

Но это не поэзия.

* * *

Сам себе заехать в рожу

Я могу, а плюнуть – нет!

И стихов писать не брошу,

Потому что я поэт!

***

Я иду по улице: