Когда Лика хлопнула дверью, дома стало совсем тихо. Только бабушка постукивала на кухне сковородкой. Даже позвонить некому: Томка начнет грезить о Лёлике, Варя — о Гоше, а мои проблемы им до лампочки. Неужели они и правда надеются, что смогут так легко уговорить парней на новые отношения? Взгляд упал на кусок салфетки с телефонным номером. Это Гавриил Петрович писал для меня номер ИЛа. Я должна спросить эту сволочь, с какой радости он лезет в наши с Гошей отношения. Хотя его, наверное, сейчас нет дома…
— Ал-ло! — Говорит так, как будто только что спас мир или сделал еще что-нибудь не менее героическое.
— Илья, это Женя.
— Привет, Женя.
— Зачем ты сказал Варежке, что я не люблю Гошу? Она теперь мечтает его спасти из моих когтей! Ты не имеешь права решать за меня…
— Прости, пожалуйста, — прервал меня ИЛ. — Ты мне не напомнишь, откуда я тебя знаю?
— Ты не хочешь застрелиться?!
Я бросила трубку. Черт, как он мог? Он не имеет никакого права меня не помнить! Наверное, так и надо себя вести. Не заморачиваться на чужих проблемах. Даже если ты непосредственный источник этих проблем.
У меня не заморачиваться не получалось, поэтому на концерт я опоздала. Сначала от расстройства надела не ту кофточку, потом пришлось двадцать минут ждать такси. Хорошо, что уговорила Гошу ехать без меня. Но, видимо, музыканты «Тертого шоколада» тоже перетряхивали свой гардероб в поисках нужной кофточки, потому что опоздали еще больше. Концерт еще не начался, Томка сидела рядом с Лёликом, положив голову ему на плечо, а Варежка что-то ожесточенно объясняла Гоше. Кажется, они разобрались и без меня.
— Привет, малыш, — напряженно улыбнулся Гоша. — Я хотел извиниться за… — он потер забинтованную челюсть. — Не стоило так серьезно…
— Надо было сразу сказать ей про работу, Гош, — нежно промурлыкала Варежка. — С другой стороны, теперь все ясно.
Что-то я недопонимаю.
— Что ясно?
— Я сказала Гоше, что ты хочешь с ним расстаться. Нельзя же мучить человека только потому, что ты стесняешься ему отказать, — менторским тоном вещала Варя, ни капли не смущаясь.
Такое ощущение, как будто челюсть сломали мне, а не Гоше.
Я молчала, глядя в пол. Гоша явно начинал сомневаться в правильности Варежкиных выводов и почему-то расплылся в улыбке.
— Малыш, ты что? Я тебе все еще нравлюсь?
Я помотала головой и уселась на свободное место между Варежкой и Томкой. Ушла в середине концерта: сидеть между двумя парочками, которые только что нашли друг друга — сомнительное удовольствие. Дома ликующая Лика объявила, что ей разрешили обернуться простыней. Почему всем, кроме меня, сегодня повезло?
Краткое содержание автоответчика.
Понедельник.
Вторник.
Ненавижу всех. Меня никто не понимает. Я сожрала пятнадцать бабушкиных пирожков с луком и недостойна считаться человеком. Господи, как же мне плохо! Не хочу идти в университет и выслушивать Варежкины оправдания. А Томка сейчас слишком счастлива, чтобы меня понять.
На третий день затворничества Лика заявила, что я отвратительная жирная свинья. Еще один день на бабушкиной стряпне, и она выгонит меня из дома, потому что я порчу ей имидж и настроение. Нужно было доказать ей, что мне еще далеко до «отвратительной жирной свиньи» и… ой-ой-ой! Три лишних сантиметра в объеме талии! Еще немножко — и перестану помещаться в любимые джинсы. Я в ужасе выплюнула очередной пирожок и выскочила на улицу.
В редакции меня и правда подзабыли, но в бухгалтерии еще, слава богу, помнили и гонорар выдать не отказались.