Шествие динозавров

— И монография по культам личности в тумбочке. Вы начали писать её ещё студентом, хотя отчётливо понимали, что работаете исключительно на себя, а не на общество. В ту пору заниматься исследованием культов личности было равноценно суициду. А вы никогда не стремились в самоубийцы. И вот настало время, когда только ленивый не обличает сталинизм и не катит бочку на компартию… но монография по-прежнему в тумбочке. Осторожный вы человек, Вячеслав Иваныч…

Это он меня приложил, не поспоришь. Никто в целом мире — даже, по-моему, Маришка — не мог знать, что за артефакт хранится в самом глухом закутке правой тумбочки моего письменного стола. Неужели наши советские, дубовые телефоны уже поставляются в комплекте со встроенными телекамерами?!

— Очень уж специфический поворот темы, — медленно, для отыгрыша времени на раздумье, говорю я. — Меня занимали не столько сами культы, сколько порождаемый ими механизм социальных провокаций. Я пока не пришёл к осознанию общих закономерностей. Нахожусь где-то на стадии первичного накопления информационного капитала. Писистратовы[9] надувательства, убийство Рема Гитлером[10], истребление Сталиным[11] большевиков как расчистка посевных площадей под марксистский фундаментализм, кубинские дела о наркотиках… Всё это шатуны и кривошипы, а механизм пока не виден. Кстати, коль скоро вы из будущего… Не подскажете, чем кончилась эта контра между Гдляном и Лигачёвым?[12] Брал Егор Кузьмич на лапу или нет?

— Бог знает какие пустяки занимают вас в столь ответственный момент! — ухмыляется он. — Кабы ведали вы, кто и что творил в те весёлые времена, и сколько потрясающего материала ещё подкинет вам новейшая история! Писистрата вспомнили, тоже мне — персонаж, дерьма лопата! Брал Егор Кузьмич, не брал Егор Кузьмич… Да этот ваш Кузьмич, если хотите, был образцом порядочности и нравственности в сравнении с теми, кто пришёл… придёт ему на смену! Да что там: о Писистрате хотя бы помнят, — главным образом потому, что о нём написал Плутарх[13], — а на последнее советское Политбюро своих плутархов не сыскалось, одни придурковатые графоманы-недоучки. Что же до второго вами названного, как бишь его… то, по-моему, о нём сейчас только вы и помните. Кабы вам знать, что за экземпляры ещё только вызревают в стенах некоторых малоприметных институтов!.. А по поводу вашей монографии… на вашем веку возникнет как бы из ничего, взойдёт из самых странных зёрен ещё столько удивительных культов личности, что вы только ахнете и десять раз всё сызнова перепишете. Да вы и сами ещё успеете почувствовать, как это приятно — жить в согласии с властью, и голосовать, как все, и разделять общее убеждение, и негодовать на тех, кто его не разделяет!.. Так что не подскажу я вам ничего про вашего несчастного Лигачёва. По крайней мере, сейчас. Там поглядим. Если вы пойдёте на сотрудничество с нами. А не пойдёте — изымем из вашей памяти вообще всё, что касается этого разговора.

— Снова по башке трахнете? Лихо вам удалось меня раскрутить. Знали, на чём поймать. На интересе! И про монографию проведали. И про зубы… А могу я взглянуть на своё досье? В Штатах это, по слухам, разрешено.

— Опять же после вашего согласия на сотрудничество. И строго избранные места. Дату и причину вашей смерти мы всё равно от вас утаим. Для человека вашей эпохи такое знание обременительно.

— Нет, вы положительно меня интригуете… Хорошо, согласен на сотрудничество. Что от меня требуется? Кровавый росчерк в договоре?

— Вячеслав Иванович, — сердится он, — я вижу, вы так и не поверили моим словам. То ерепенились, а то вдруг сразу согласились. Вот и дьявола приплели… Кровушку свою оставьте при себе, она у вас не бог весть какая ценность. Уровень гемоглобина вначале наберите подходящий, чтобы заинтересовать хотя бы графа Дракулу… Повторяю для тех, кто в танке: вы сейчас не в клинике, не в органах, не в предсмертном бреду. Вы сейчас — в собственном будущем. Думаете, я вас на профпригодность экзаменовал? Отнюдь нет: меня интересовало, как вы перенесли физическое перемещение во времени, и не повредились ли при этом ваши интеллектуальные способности. Бывает, что память начисто отшибает. Бывает, что не всю, а только профессиональные навыки, или воспоминания молодости. Бывает… и хуже. Но с вами, как мне представляется, всё обошлось. Если, разумеется, пренебречь вашим клиническим недоверием, которого я от вас ну никак не ожидал… Вот за этим окном — двадцать первый век. Двадцать первый!.. Ну? Прониклись ощущением?

— Проникся, проникся. Давайте, что там у вас ещё до меня… у меня в субботу семинар.