Шестьсот лет после битвы

То лом, то кирка. То носилки, то шпиндель станка. Он работал на фабрике у коптящей вагранки, а в армии — на строительстве железных дорог. Клал в пустыне пути, а потом, после службы, доезжал по этим путям до великих строек. Погружал вибратор в чавкающий бетон котлованов. Варил арматуру у подножия огромных плотин. Знал авралы, бешеные, небывалые деньги — добывал их в таких трудах, что лопались в горле сосуды. Знал долгие, тягучие, как зубная боль, простои, когда стройка начинала болеть, умирать и бригады рассыпались и таяли, разбегались прочь от больной, издыхающей стройки, в кучах мерзлой земли с застывшими коробами брошенных экскаваторов.

Там, на этих омертвелых стройках, у опустевших, как лунные кратеры, котлованов, у брошенных, как при отступлении, грузовиков и бульдозеров, впервые он задумал свой «Вектор». Попытался открыть двигающий стройкой закон.

Он учился в вечернем техникуме, изучал экономику, бухгалтерский учет и планирование. Строил свои первые модели. Устанавливал соответствие между волей одного человека и коллективной волей бригад. Между деньгами и честолюбием. Стремлением к высокому заработку и к честной, достойной работе. Он пытался разглядеть невидимые каналы и связи, в которых пульсировала и гуляла загадочная, свойственная людям энергия — то складывалась в творящее действие, то взбухала и застывала, как тромб, сулила взрыв и крушение. Поздно, за полночь, в уголке барака, когда соседи по койкам могуче храпели, он писал свои «бреды» — так называл он малые этюды и схемы, где стремился нащупать открытие. Копил их целые папки, а после сжигал — костры его заблуждений.

Учение в институте заочно. Первые попытки внедрения — незрелых, до конца не проверенных опытов. Казалось, вот-вот свершится: задышит, заработает вживленный механизм. Зацепит своими зубчиками людские интересы, стремления. Сдвинет вместе, сведет воедино усилия, умножит стократ. Но зубцы то и дело срывались, промахивались. Механизм не работал. Замирал после первых двух оборотов. Крушение надежд. Хулы и насмешки. Мыкания по заводам и стройкам. Скольких людей перевидел! Проходимцы, стремившиеся его обокрасть. Честолюбцы, ревниво его отвергавшие. Равнодушные, не замечавшие его. Неустроенность без семьи и без денег. Чувство поражения, упадок веры и сил. И знание, и новая вера в то, что открытие возможно. Оно рядом, близко, в стоязыких грохочущих стройках, в муках больной экономики, в неточно направленных, издалека наведенных силах, ослаблявших друг друга при встрече, осыпавшихся исковерканными машинами, изуродованными людскими душами.

Уход с производства. Окончание институтского курса и начало другого — долгое чтение книг. Судьба свела его с группой московских ученых, «Великанов», как он их называл. Каждый из них — экономист, управленец, философ — был носитель концепции, не имевшей выхода в свет. «Космогонии», как казалось ему. Он устроился сторожем в техническую библиотеку, встречался с учеными, посещал их домашний кружок. Брал у них книги, брал уроки, доверял свое сокровенное. Он читал дни и ночи. Психология, математика, логика. Труды по политэкономии. Управление. История и вопросы религии. Древние поэмы и мифы. Свое знание практической жизни, свой опыт и свою интуицию он оснащал современной наукой. «Великаны», разглядев его дар, превратили его открытие в точное знание. Превратили в метод. Изучая развитие общества, создавая теорию огромной реформы, они сделали его посланцем своих идей. «Гонец» называли его.

Убедившись, что метод готов, они осторожно и точно вывели его на объект. Он зарядил свой двигатель, был готов его запустить. И была такая же, похожая на сегодняшнюю ночь. Разложенные под лампой листочки. Ожидание чуда. Вера в неизбежный успех. И объект назывался Чернобыль.

Фотиев вздрогнул. Испытал молниеносный ужас. Спящий на кровати рабочий вдруг застонал и забился. Из губ его вырвался хрип. Он приподнялся с открытыми, белыми, как бельма, глазами. Отбивался от чего-то ужасного, налетавшего на него в сновидении.

— Не тот!.. Не тот!..

Фотиев кинулся к нему, старался прервать его кошмар.

— Ты что, ты что?.. Да проснись ты!..

Тот прозрел на минуту. Оглядел полутемную комнату, остановился на Фотиеве.

— Ты кто?

— Да сосед твой, Фотиев! Что тебе такое приснилось?

— Ничего… Померещилось…

Упал на подушку, уснул. И лицо его, упавшее в тень, хранило недавнюю муку, выпуклые веки вздрагивали.

Фотиев смотрел на его дрожащие веки. Хотел угадать, какие видения их сотрясают. Не те ли, что достались и ему? Не те ли видения Чернобыля?

…Все было готово той весной на той динамичной чернобыльской стройке. Его «Вектор», его шеститактный двигатель, после великих трудов был собран, налажен, заправлен горючим. Был готов заработать.