Шестнадцать деревьев Соммы

– Местами. Но следили за ограждением плохо. После этого несчастья поставили новое ограждение, гораздо выше, но и теперь просто поразительно, до чего плохо ограждены леса на Сомме. Мы, французы, довольствуемся предупредительными щитами. Но ведь если не умеешь читать, это не поможет. – Жослен почесала руку.

– На ком из них, – заговорил я после тягостной паузы, – была красная куртка?

– На вашей матери, – сразу же ответила Берле. – Что-то вроде анорака. Ваш отец был в темной одежде, и найти его оказалось труднее.

Она не сводила с меня глаз. Смотрела оценивающе, как дедушка смотрел на растрепавшийся канат.

– Мы сумели поднять их на плот. Думали, что они подорвались на снаряде, и удивились, увидев, что тела их невредимы, – рассказывала она дальше. – Ни единой ранки. Следы на траве вели ровно к тому месту, где их нашли. Будто они побежали в воду и специально не высовывались из нее, чтобы утонуть.

– Газ, – пробормотал я. – Le gaz.

– Что?

– Газовый снаряд. Разве не газовый…

Жослен чертила на поверхности стола указательным пальцем невидимый узор.

– Да. Но это выяснилось много позже. При вскрытии. В их легких обнаружилось постороннее вещество. Не горчичный газ и не фосген. Состав, который химики затруднились определить.

– Рыболов больше никого не видел? – задал я еще один вопрос.

Берле покачала головой.

– Нет. Но ведь кустарник на берегу очень густой. Вы наверняка всю жизнь задумывались о том, что им понадобилось в том лесу, – вот и я сразу же подумала об этом. Но нам не дали разрешения зайти в него. Пришлось дожидаться военных саперов. Они приехали лишь через несколько часов. К этому времени я уже забила тревогу. Ведь пока мы ждали их, то, разумеется, обследовали местность вокруг и обнаружили автомобиль, вызвавший наш интерес.

– «Мерседес»?

– Точно. Черный. Стоял у грунтовой дороги недалеко оттуда. С норвежской регистрацией. Капот был холодный, так что он или уже давно там стоял, или ехать ему было недалеко. Я рискнула и приказала его открыть.

В моих ушах зазвучали дедушкины слова. «Как-то в него попытались влезть», – сказал он много лет назад, когда я спросил, почему возле замка багажника на Звездочке ржавые царапины и пятна.

– Увиденное, – сказала Берле, – потрясло меня. Игрушки, детская одежда. Маленький голубой плащ. Ваши имена на билетах на паром. Три пассажира. Мы разместили по периметру леса добровольцев, перекрыли дороги, чтобы ревом моторов не заглушило детский плач. Но наша основная версия, из-за места обнаружения тел, состояла в том – вы меня простите, надеюсь, – что вы тоже утонули. Поэтому, пока не приехали саперы, искали вас с помощью драги с лодок, искали на полях вокруг леса. И не переставали размышлять о том, зачем они приехали туда.

– А следы ног вы нашли?

– Дa, следы вели от машины в лес. Я вот вспоминаю, что мы нарушили запрет и все же заслали в лес полицейскую собаку, овчарку, которой дали понюхать вашу одежду. Но она тут же напоролась на осколочный снаряд, и ей оторвало задние лапы. Пришлось ее прикончить, когда она выползла к нам. Надо было ждать прибытия специально тренированных собак, к тому времени трава распрямилась. Все было непросто – мы боялись, что и вы наступите на снаряд. Саперы работали в противогазах.

– А не было там игрушечной собачки? – спросил я и сразу же подумал, что прозвучало это очень глупо.

– Игрушечной собачки?

– Дa, деревянной, – сказал я, думая о несчастной овчарке. – Кажется, я брал ее с собой, но она пропала.

Моей собеседнице потребовалось некоторое время, чтобы понять, почему меня волнует судьба игрушки.

– Я думаю, мы нашли бы ее, – сказала она. – Если она не свалилась в воду. Но это только карпам известно.

Жослен Берле жила одна, и даже странно было, что у нее так много альбомов с фотографиями. Они полностью занимали две секции книжного стеллажа напротив телевизора – к этому телевизору был обращен кухонный стол, за которым мы сидели. По телефону она сообщила, что в 1975 году ушла из полиции. Но только когда мы разговорились, Жослен сказала, что после этого работала в отделе усыновления. Причина этого была столь очевидна, что мы не коснулись ее ни словом. Однако я готов был присягнуть, что самый первый из ее альбомов, который хранился только в ее памяти, был посвящен мне.

А в моей хранилось архивное дело не меньшей толщины. История о столяре-краснодеревщике и об одноруком торговце лесоматериалами. Меня тянуло рассказать ей все. Но хочет ли она, собственно, знать это? У меня не было желания выступить главным свидетелем, явившимся через двадцать лет к человеку, сделавшему в свое время все возможное. Для нее это дело было закрыто, как и дела устроенных в семьи детей в ее альбомах. За их судьбой она следила до входа в новый дом, а затем, ради них и своего блага, оставляла их в покое.