– А вот чего
– Дa, – кивнул я. – У Эйнара была еще ячейка.
– И там они и были? Заготовки для лож?
– Все до одной. Почти три сотни. Самого лучшего сорта.
Гвен встала и застегнула куртку.
– Ну что ж, значит, делу конец.
– Значит, так. Если только ты не собираешься звонить адвокату.
Гвен подошла к окну, которое мы вместе починили. Оставила отпечаток пальца на еще не застывшей замазке.
– Продай их, – сказала она. – Меня это не заботит. Дедушка умер. Война кончилась, а фонда организации «Скоттиш уидоуз» больше не существует.
– Как мне получить за них лучшую цену? – спросил я.
Она горько рассмеялась.
– Именно
– Ты это серьезно?
– Лишь бы уже отделаться. А остаток жизни буду блуждать по Квэркус-Холлу, подставляя ведра под текущие потолки.
– Мне пора, – сказал я. – Так что больше не увидимся.
Ее тело никак не находило равновесия. Будто она больше не различала левый и правый борт.
– На следующей неделе начинаются занятия, – сказала Гвен. – Еще одна осень на то, чтобы студентка экономического отделения Гвендолин Уинтерфинч убедилась в своей неспособности усвоить программу. Днем пораньше смываться из читального зала, чтобы успокоить нервы скупкой пластинок и шмоток. Не раскрывая рта, просиживать штаны на заседаниях правления. Потом в квартиру. Корпеть над книгами, которые не вызывают ни капли интереса. И снова сюда, сидеть в одиночестве в кабинете дедушки и обозревать Хаф-Груни.
Я захлопнул чемоданчик с дробовиком. Поднялся. Достал свою связку ключей от йейловских замков на ее каменном домике. Гвен тоже протянула мне связку. Норвежские мустадовские ключи.
– И что теперь? – спросила она, направляясь к выходу.
– Теперь я поеду в Норвегию собирать урожай. Потом – во Францию.
Она нахмурилась.
– Зачему тебе во Францию, если ты уже нашел орех?
– Потому что я так и не знаю, что произошло в семьдесят первом, – объяснил я. – А теперь у меня есть средства на поездку.
– Ну, счастливого пути, – сказала Гвендолин.
Я смотрел, как она в полутьме спускается к «
Я и сам едва удержался от слез. Она мне
Я спустился к лодке вслед за ней. В промежутках между ударами волн было слышно, как она плачет.
– Не было там ореха, – сказал я наконец. – Не было никакого другого ключа.
Осталась бы она стоять спиной ко мне, скрыла бы этим, что сразу просчитала новую ситуацию и составила новый план действий, – и я, вероятно, поступил бы иначе.
Но она не осталась спиной ко мне. Она резко обернулась, и хотя я не мог как следует разглядеть ее лица, я увидел, что в ее движениях появилась легкость, словно она скинула с себя рюкзак.
– Значит, есть еще надежда, – сказала Гвен, подбежав ко мне. – Мне бы только выбраться отсюда, и всякие дурацкие мысли перестанут лезть мне в голову. Позволь мне доказать тебе это.
– Ты не можешь больше ничего сделать, – возразил я.
– Еще как могу, – заявила она, прижимаясь ко мне, как прижималась на паромной пристани в Леруике. – Я могу бросить Эдинбургскую школу экономики. Возьми меня с собой в Норвегию. Покажи мне свой хутор, Эдуард. Позволь мне быть глупой девчонкой, которая слушает «
IV
Оружие отложенного действия
1
На каменных ступенях бревенчатого дома стояла Ханне Сульволл в белом платье. Выглядела она так шикарно, что я вздрогнул и от неожиданности, и от того, как она была хороша со своими золотистыми волосами и загорелой от работы на солнце ровной кожей.
Я почувствовал, что что-то не так, как только свернул с областной дороги. Шлагбаум был поднят. Трава на обочинах скошена. Солнце ярко освещало постройки, растительность цвела буйным цветом. При жизни дедушки меня всегда встречала эта картина: все ухожено, свежо, морковные хвостики стройными рядами торчат на свежепрополотых грядках, кусты смородины красные от обилия ягод.