Шесть зарядов

Деньги здесь вообще ценятся меньше чем труд. Можно задержаться в любом доме на месяц и дольше, безо всяких объяснений, только не сиди, сложа руки, а помогай хозяевам в работе. Постепенно станешь членом их семьи, если будешь вести себя достойно.

Нет, народ здесь замечательный! Одно плохо – они тут совершенно безграмотны.

Нда, поговорить с ними можно разве что о лошадях, о коровах, о пастбищах, ну ещё об урожае и о местных событиях, вроде – кто на ком женился, кто у кого родился, а кто умер. Всё! Газет они не читают, новостями не интересуются, книг ни у кого нет, кроме разве что прадедовской библии, которую не открывали уже лет сто. А зачем её открывать-то? Главное, чтоб была, а пастор на проповеди и так что надо прочитает, и расскажет сверх того с три короба, для тех кому книжная премудрость непонятна. Кроме него во всём округе умеющих читать, не более пяти человек – начальник станции, телеграфист, бухгалтер местного банка, его же управляющий и судья, который бывает здесь наездами. Я седьмой в этой компании, но я не считаюсь.

А теперь, представьте, каково среди такого общества приходится мне с моим академическим образованием и непроходящей любовью к литературе! Не буду рассказывать, как так вышло, что я здесь поселился, это долгая и не слишком приятная для меня история. Мне здесь жить удобно, и всё на этом. Только вот, частенько волком вою от дефицита общения!

..............................................................

Незнакомец мне сразу понравился. Приятная интеллигентная наружность, одет по дорожному, но изящно и со вкусом, на голове котелок, на поясе золотая цепочка от часов, на носу очки в роговой оправе. Лет, как и мне – тридцать, тридцать пять. В руках саквояж и книжка, как вскоре выяснилось – сонеты Шекспира. Я подумал, что это инженер или школьный учитель, следующий куда-то проездом. (Ясно, что не к нам! В этом медвежьем углу ему делать нечего. Может быть, сюда и доберётся цивилизация, но, судя по всему, это случится нескоро.)

В наших краях принято представляться сразу, не дожидаясь пока вас начнут расспрашивать кто вы и откуда. Однако незнакомец был точно не из наших краёв, и не знал местных обычаев. Он просто сделал заказ и открыл свой томик в ожидании бифштекса и кружки пива.

Я в таких делах человек лояльный, хоть это и явное нарушение правил вежливости. Просто я знаю, что в местах цивилизованных люди обращают друг на друга гораздо меньше внимания, чем в провинции. Но просидеть вот так, молча, до прибытия поезда, было делом немыслимым. Обо мне могли плохо подумать окружающие, вовсю бросавшие любопытные взгляды на меня и моего неожиданного компаньона.

И тогда я принялся читать вполголоса любимые сонеты по памяти. Кажется, начал с той, в которой влюблённый чудак сначала перечисляет физические недостатки своей возлюбленной, а потом признаётся ей в своих чувствах:

* * *

Я не сравню глаза твои

С лучами солнца в небе ясном,

И бледных губ моей любви

Я не сравню с кораллом красным.

* * *

А грудь твоя не белизной

Сверкает снежной предо мной.

И не бела, и не нежна,

Скорее блеклая она!

* * *

Когда бы волосы могли

Стать крепкой проволокой вдруг,

На голове твоей росли бы

Заготовки для кольчуг!

* * *

Цветенье белых роз и красных

Неоднократно я видал,

Но на щеках твоих напрасно

Я прелесть этих роз искал.

* * *

И скажем без обиняков,

Что запах дорогих духов

Приятней и благоуханней,

Чем госпожи моей дыханье!

* * *

Я как-то слышал голос твой,

Увы, совсем не идеальный.

Нет, лучше было бы простой

Концерт послушать музыкальный!

* * *

И всё же, Небом я клянусь,

Что я люблю тебя такую,

Какая есть! Не отрекусь

И не ищу себе другую!

* * *

О, госпожа! Не осуждай

Мои нелепые сравненья.

Пойми, прости, прими, признай

Души влюблённой откровенья!

* * *

(Перевод Александры Рамовской)

* * *

Он уронил книгу и уставился на меня, открыв рот. Дело в том, что с точки зрения ковбоев, я одеваюсь так, будто собираюсь жениться или лечь в гроб, но в глазах человека из большого города я выгляжу по-деревенски, как настоящий ковбой! Понятно, что он никак не ожидал, что на захолустной станции какой-то мужлан в привокзальной забегаловке вдруг начнёт цитировать Шекспира.

Познакомились, разговорились. Выяснилось, что у нас много общего. Даже университет закончили один и тот же, только с разницей в два года. Нашлась масса общих знакомых среди профессоров, множество мест и заведений, хорошо известных обоим. Обнаружилось, что он не инженер и не учитель, а журналист, который путешествует по стране и пишет очерки о такой вот глубинке, как та, где мы сейчас пребывали. (Мне уже тогда в затылок стукнуло чувство некоего несоответствия, но что именно это было, я понял лишь потом.)