Шесть тетрадок

— Милый ты мой! — Женщина обняла Мишкину голову. — Беспокоился.

Все перестали смеяться. Тихоталь отдувался:

— Ох, нет сил. Ну, историк. Уморил редакцию. — Он снова закутал голову шарфом и закричал в телефон: — Тринадцатая? Давай отчёт! Собрание! Совещание!

Женщина с листочками отпустила Мишкину голову и сказала:

— Фотолаборатория там, за дверью. И больше ничего. Никакой опасности.

— А смертельный плакат зачем? — спросил Мишка.

— Да они же иначе не понимают. — Она показала на всех. — Будут дверь открывать, засветят плёнки. Фотолаборатория. Понимаешь? Это я написала им для памяти. — Она кивнула на череп. — И нарисовала сама. Страшный, правда? Фотолаборатория — самое главное место в редакции. Вырастешь, поступай работать фотокорреспондентом.

— Нет, — сказал Мишка тихо. — Я хочу, как Мельниченко.

— Дело твоё, — сказала она и ушла в свою фотолабораторию.

Брюнетка крикнула вслед:

— Ольга Сергеевна, не забудьте мне снимок — новый вагон метро. Мельниченко велел!

— Я никогда ничего не забываю, — ответила Ольга Сергеевна и приколола к рукаву новую бумажку.

— А где Мельниченко? — спросила Милочка.

— Я здесь, — ответил голос из-за шкафа.

Мишка пошёл к шкафу. Он увидел Мельниченко, который почему-то надевал ботинок. Рядом стояли большие резиновые сапоги с отворотами. На гвозде висела брезентовая спецовка, вымазанная засохшей глиной.

— Мишка, ты что? Мы давно не виделись с тобой.

Мельниченко кончил зашнуровывать ботинок и теперь стоял рядом с Мишкой. Его голова возвышалась над шкафом. Какой он высокий, Мельниченко. Высокий человек Мельниченко, и шаги у него большие, как у всех высоких. И плечи широкие, особенно если на них натянуть метростроевскую куртку, в ней любой человек выглядит богатырём. Потому что эта куртка не какая-нибудь, а метростроевская. И тут наконец Мишка всё-всё понял. Ну конечно, это был Мельниченко! И в первый раз — Мельниченко, и во второй — Мельниченко. И каждый раз Мишка гонялся за Мельниченко!

— Мишка, что ты сегодня какой-то ошарашенный? Пойдём в буфет сосиски есть. Пошли, пошли.

Он пошёл вверх по узкой лестнице. Мишка шёл сзади.

— Вы спецовку надеваете, когда идёте в шахту?

— Конечно. Там без спецовки никак нельзя, последний костюм угробишь. Хотя уже совсем скоро никакая спецовка будет в метро не нужна. Почти всё готово. Ты чего смеёшься? Ну что ты?

А Мишка хохочет и не может остановиться. Как он мчался за своим другом и кричал: «Дядя! Дядя! Постойте! Подождите!»

И никак не мог догадаться, кто этот дядя.

Они сидят за столиком. Мельниченко подвинул Мишке белую баночку с горчицей. Мишка затряс головой:

— Нет, я горчицу не ем. Горькая.

— Забыл, дети горчицу не любят. Доедай сосиски. Лимонаду хочешь? У меня денег много, я утром получку получил.

Мишка пьёт лимонад, иголочками колет в горле, пузырьки взбегают по стенке стакана.

Первый человек на метро

Катя в третий раз подогревает чайник, а отец всё не приходит с работы. Вдруг на шахте какая-нибудь беда? Лучше об этом не думать. Мало ли почему человек задерживается на работе? Может, собрание. Или поговорить с кем-нибудь захотел. Что же ему, и поговорить нельзя?

Шаги за окном. Отец! Нет, шаги прошлёпали по весенней луже и затихли. Опять шаги? Нет, это не шаги, это ветки старого дерева стучат по раме.

Катя снова ставит чайник на керосинку.

Керосинка стоит в углу на табуретке. За слюдяным окошечком жёлтый огонь. Маленькое слюдяное окошечко, как в доме, про который рассказывал старый историк. Древние дома на Красносельской, слюдяные окна у богатых людей.

Чайник опять начинает шуметь. От керосинки в комнате теплее.

— Ждёшь меня? А я вот он, пришёл.

Отец входит в комнату. На шапке капли дождя, лицо мокрое.

— В метро лозунг: «Чтобы не капало!» А на улице капает вовсю. Весна! Я уже отвык от сырости, в тоннеле чистота.

— Что так долго? — спрашивает Катя. — Собрание было?

— Собрание. Такой разговор горячий. Знаешь, кто главные люди на метро?

— Проходчики, — уверенно отвечает Катя.

— Были проходчики. Теперь, когда всю трассу прошли, теперь уже не проходчики. Поем, расскажу, кто первый человек на метро. Что у нас? Картошка? Прекрасно!

Катя достаёт из-под подушки горячую кастрюлю, завёрнутую в толстый платок. От картошки в «мундирах» идёт густой пар. Отец посыпает картошку крупной солью, ест не спеша. Горка кожуры растёт на краю стола.

Потом он долго пьёт чай, крепко хрупает сахаром. А Катя сидит напротив и смотрит, как он пьёт чай. Хорошо, когда отец дома.

— Как дела в школе? — спрашивает отец.

— Хорошо. Составили словарик метро, нам Антонина Васильевна велела. Что такое кессон, что такое тюбинг. По арифметике я «хор» получила. А в нашей истории метро уже шестую тетрадку дописываем. Пучков вчера опять с Мишкой поругался. Он на Мишку: «Как сейчас дам — отлетишь!» А Мишка ему: «Сам отлетишь». Собрались драться, пришла Антонина Васильевна, их разняла и разогнала по разным углам.

— Да, история, — смеётся отец.

Катюша убирает со стола, насухо вытирает клеёнку.

— Папка, рассказывай, кто первый человек на метро.

Отец садится на диван, а Катя рядом.