Шесть собак, которые меня воспитали

Через двадцать минут мы так же осторожно опустили собаку на стол в ветеринарной клинике. Бу очень медленно дышал. Его глаза были открыты, но он не воспринимал окружающее. Поэтому и не увидел, как игла вошла в вену на передней лапе, как ветеринар нажал на поршень шприца, чтобы ввести препарат, который должен был остановить его сердце. Если бы он мог что-то чувствовать или слышать в этот последний момент, то ощутил бы наши прикосновения к своей голове и услышал бы, как я сказала: «Прощай, Бу».

Пес еще недолго дышал, а потом его не стало.

Несколько преисполненных печали минут мы постояли над его распростертым, неподвижным телом. Потом надо было заставить себя уйти. Мы собрались с духом, сказали последнее «прости» и двинулись к выходу, но я возвратилась и поцеловала Бу в голову. Лекси сделала то же самое. Уже оказавшись в холле, я все продолжала оглядываться, чтобы еще раз увидеть своего прекрасного ротвейлера, лежащего на холодном металлическом столе.

Сознание того, что ты поступил правильно, служит некоторым утешением. Это не уменьшит боль и не заставит вас перестать плакать, но слезы кажутся не такими горькими, они словно вселяют в вас какую-то надежду. Еще задолго до того, как утихнет сердечная боль, эта надежда заставляет вас начать работать головой (чему до этого вы активно сопротивлялись), принуждает искать смысл в происшедшей трагедии. И в результате вы обретаете то, что редко приходит без боли. Это как компенсация за перенесенную боль – новое понимание.

Могут пройти дни, месяцы, годы и даже целая жизнь прежде, чем вам откроется вся глубина этого нового понимания. Понимание вдруг приходит к вам, и вы меняетесь. И с этого момента (и в большом, и в малом) вы становитесь другим человеком. Страдание, если оно достигает цели, меняет человека в лучшую сторону: он становится мудрее, добрее, и окружающий мир видится ему по-другому.

Мы еще не сели в машину, а я уже осознала всю иронию этого заполненного страданием субботнего утра. Как бы в ответ на то, что я помогла Бу спокойно покинуть этот мир, пес по-своему отблагодарил меня: в течение этих последних, трагических часов Лекси, Дэвид и я смогли получить то, о чем мечтали с самого первого дня, когда маленьким щенком Бу забился под сиденье автомобиля. Мы стали ближе ему. Обнять его, нежно погладить большую голову и повторять снова и снова, как сильно мы его любим. Надеюсь, что он нуждался в нашей ласке так же, как нуждался в нашем с ним ежедневном утреннем ритуале поглаживания лап. Я очень на это надеюсь.

Прошли недели, прежде чем я полностью поняла одну из самых суровых истин, преподнесенных мне Бу: нет таких барьеров, которые могут оградить от беды в этой жизни. Со смертью Бу умерли все иллюзии относительно каких-либо гарантий безопасности. Когда сильнейший среди нас – собака или человек – терпит поражение, пропадает уверенность, что сила может защитить или спасти.

Исчезла также наивная вера в справедливость утверждения, что «каждому отпущен свой срок»: Бу было отпущено больше, чем он прожил. Конечно, на него, как гром среди ясного неба, обрушилась коварная болезнь и приблизила день, который еще не должен был наступить. Так где же справедливость? Ее нет. Единственным противоядием от смерти является сама жизнь, дающая нам шанс и право полноценно прожить ее, – понять это помогли мне мои собаки, этот же урок преподал мне Бу.

Но какой же насыщенной была его жизнь! Да, она рано закончилась; но она била ключом, и в ней было столько событий, как плохих, так и хороших. Этот пес был феноменально умен, даже когда не лучшим образом использовал свой ум; и он был яркой индивидуальностью, пусть не всегда это шло ему на пользу. Бу, как и Делла, был личностью.

И эта личность никогда не предлагала нам свою безграничную любовь, которую мы, люди, ожидаем от всех, кто передвигается на четырех лапах, лает и ходит на поводке, – потому что нас это устраивает, нам это нравится, и именно поэтому мы и заводим собак. Кто, кроме собаки, может дать вам такую любовь? Я наслаждалась ею целых четырнадцать лет, пока жила вместе с Деллой, которая считала, что солнце встает рядом с тем местом, где я стою. А Бу казалось, что солнце встает и садится буквально там, где стоит он. Если Бу и проявлял свою любовь, то требовал при этом соблюдения множества условий: не подходи слишком близко, не смотри так, не дыши так, не путай меня с другими собаками, потому что я МОГУ укусить даже того, кто меня любит. Мы, люди, можем приспособиться, измениться, подстроиться под наше окружение и ждем того же от наших собак. Но в любом случае это притворство. Каждый все равно остается самим собой. Некоторые из нас любят безоговорочно, а другие так не могут. Мы с Бу прожили шесть лет, и в какой-то момент я наконец поняла, что он, так же как и я, хотел быть самим собой.

Бу любил меня, как мог, а я любила его настолько, насколько он позволял мне. Но это была любовь, скрепляющая наш союз.