Шесть серых гусей

— Почему ты уехал? — повторила она, икая. — Наверняка есть еще какая-нибудь причина, кроме того, что ты хотел от меня отделаться… Ты не все мне рассказал… А я тебе сказала все…

— Но не о влюбленном монахе-расстриге!

— Он ничего мне плохого не сделает, говорю тебе. Он вроде тебя, он слишком сильно хочет еще раз меня увидеть, даже если я выйду замуж!

— Я о нем больше не беспокоюсь. Бедный влюбленный лежит там, — сказал он, указывая на поле лавы позади них.

— Ты хочешь сказать, что…

— Да.

Приоткрыв рот, она молча смотрела на блестящий дымящийся язык застывающей лавы, тянущийся среди цветущих деревьев.

— Отец-библиотекарь сказал мне, как называется его деревня, — пояснил Ларри. — Когда я добрался до Сан-Доменико, чтобы задать ему несколько вопросов, он попытался выстрелить в меня, но только сам себя ранил. Я забрал у него рисунок и собирался вернуться туда вместе с твоим будущим мужем, чтобы помочь ему…

— Он мало что мог бы сделать, — сказала Домитилла. — Он такой неловкий!

— Но, кажется, очень ревнивый, — ответил Ларри, делая ей знак глазами.

Домитилла обернулась. Молодой человек стоял внизу, в нескольких метрах от них, и чувствовалось, что его тревожит их затянувшаяся беседа.

— Валерио, оставь нас в покое! — крикнула она раздраженно.

— Скоро она станет твоей на всю жизнь, — добавил Ларри. — Дай нам еще несколько минут…

— Что вы такое делали вместе, вы двое, если так долго ( разговариваете! — гневно крикнул Валерио.

Домитилла, как пантера, ринулась к нему и влепила пощечину, которая, без сомнения, надолго ему запомнится. Он удалился с виноватым видом, бросив на Ларри ненавидящий взгляд.

— Домитилла, я уверен, что «мы двое», как сказал Валерио, не продержались бы долго, — заговорил Ларри, как только молодой человек ушел. — Мы уже объяснились с тобой, и нет нужды к этому возвращаться. Но это не повод, чтобы из-за любовной неудачи выходить за кого-то, кто тебе совершенно не подходит!

— Дело сделано, — сказала она упрямо. — Я помолвлена. У нас это серьезное обязательство.

Они помолчали. Ларри чувствовал себя, как Шелли, когда тот отпускал юную Эмилию, которой был страстно увлечен, в постель к старикашке — тот согласился жениться на ней, запертой в монастыре бесприданнице. А Домитилла, подняв к нему лицо и выпятив распиравшую кофточку грудь, ждала объяснений. Она больше не спрашивала, почему он уехал, но ее мрачный взгляд требовал, чтобы он сказал правду.

— Когда ты отдала мне тот листок, помнишь? — начал Ларри. — Вспомни, в тех строчках, написанных Мэри Шелли, говорилось о смерти ребенка.

— Ну и что?

— Это стало для меня кошмаром.

— Но почему… почему? — спросила она, словно внезапно обезумев от тревоги.

Он помотал головой:

— До войны я пережил похожую трагедию, а эта записка… пробудила воспоминания.

Она, не понимая, смотрела на него:

— Как? Это была твоя дочь?

Он кивнул, и она совсем растерялась.

— Но все это случилось так давно… Неужели из-за этого ты меня оставил?! — пробормотала она. — Почему, ну почему я отдала тебе это письмо… Я думала, что поступаю правильно…

— Ты и поступила правильно, Домитилла, — ответил он с нежностью, которую давно ни к кому не чувствовал. — Этот листок доказывал, что в Монтекассино находится литературный архив, относящийся к той эпохе, и что этот архив мог не только дать мне ключ к раскрытию тайны жизни Шелли, но и — что не совсем скромно — к тайне моей собственной жизни, потому что мы пережили похожие испытания. Надо тебе сказать, тогда я опасался, что авиация союзников будет бомбить аббатство, и то, чего я боялся, действительно случилось. К счастью, все ценности успели вовремя вывезти, но об этом я узнал, только когда добрался до монастыря.

Она больше не слушала.

— Мне жаль… — прошептала она. — Если бы я не отдала тебе это письмо, ты остался бы со мной… Я любила тебя, и не только потому, что хотела, как тебе кажется, уйти от отца…

— Уверяю тебя, я не смог бы любить тебя так, как ты заслуживаешь.

— Ты хочешь сказать, что нашел бы другой предлог меня бросить?

Он не ответил. Она снова принялась рыдать у него на плече.

— Ты представила своего жениха дону Этторе Креспи? — спросил Ларри, пытаясь ее успокоить.

— Да, он пригласил нас съесть мороженое в «Гамбринусе». Мне кажется, он думает так же, как и ты… Он сказал мне, что я буду водить его за нос. Да, чуть не забыла: спасибо за деньги. Я не смогла бы прожить на то, что нам платят в госпитале. Я не трачу все сразу… Скажи, — она посмотрела ему в глаза, — может, мне вернуть тебе часть?

— Почему ты спрашиваешь? Ты считаешь, что я немного… — он подыскивал нужное слово, — немного неопрятен?

— Для англичанина — да. Ты не так хорошо смотришься, как раньше. Может быть, виновата борода. Ты похож на бродягу.

Он усмехнулся.

— Я был ранен, — пояснил он. — Меня выхаживали на какой-то ферме, и две недели я пил только козье молоко и ел поленту.

— Ранен! — воскликнула она. — Я могу тебя…

— Иди-ка лучше к нему, — ответил Ларри. — Ты была с ним груба, так что не стоит больше искушать судьбу, а не то ты перестанешь быть ему нужной.

— Этого только не хватало, — заметила она.