Шесть могил на пути в Мюнхен

На протяжении первых десяти лет он послушно следовал всем этим рекомендациям, принимал лекарства, каждый месяц ходил в госпиталь проверяться. Но основным осложнением стала его уникальная память. Ночами, когда он ложился в постель, перед глазами вставали события военных лет, словно кто-то прокручивал ролик с фильмом. Он видел семерых своих мучителей в зале Мюнхенского дворца правосудия с высокими сводчатыми потолками, видел их в мельчайших подробностях. Он чувствовал, как широкополая фетровая шляпа сползает на лоб, как в шею упирается холодный ствол. Как его поглощает нескончаемая ревущая тьма… Стоило закрыть глаза — и он слышал жуткие пронзительные крики Кристин, доносившиеся из соседней комнаты.

Эти десять лет превратились в сплошной ночной кошмар. Выписавшись из госпиталя, он решил поселиться в Нью-Йорке. Мать скончалась вскоре после того, как его объявили без вести пропавшим во время боевых действий, так что никакого смысла возвращаться в родной городок не было. К тому же Роган решил, что в Нью-Йорке легче будет найти применение своим уникальным способностям.

Он получил работу в одной из крупнейших страховых компаний. Суть работы сводилась к простейшему статистическому анализу. И тут, к своему изумлению, Роган вдруг обнаружил, что она почти ему непосильна — никак не удавалось сосредоточиться. Его уволили за некомпетентность — унижение, от которого он страдал почти физически, не только морально. Это событие подорвало веру Рогана в людей. Кого они из себя строят, как только посмели вышвырнуть его на улицу — и это после того, как он едва не погиб, защищая их жалкие шкуры во время войны?

Он устроился секретарем в Администрацию по делам ветеранов в Нью-Йорке. При поступлении ему присвоили третью категорию, это означало, что в неделю он получал шестьдесят долларов и задания выполнял простейшие: заносил данные в карточки, сортировал их. По окончании Второй мировой в Америке появились миллионы новых ветеранов, на каждого следовало завести карточку, и Роган начал подумывать о создании компьютеров. Но лишь через два года он смог вывести сложную математическую формулу, на основе которой могла бы действовать компьютерная система.

В этом великом и замечательном городе он влачил жалкое существование. Шестидесяти долларов в неделю едва хватало на самые необходимые расходы — платить за крохотную квартирку на окраине Гринвич-Виллидж, покупать замороженные продукты и виски. Последнее было необходимо — только напившись, Роган мог заснуть и не видеть страшных снов.

На протяжении всего рабочего дня он возился с этими скучными документами, затем приходил в жалкое свое жилище, разогревал замороженную еду и поедал на ужин эту безвкусную теплую кашицу. Потом выпивал полбутылки виски и погружался в забытье на неубранной постели, иногда даже не раздевшись. Но даже несмотря на это, кошмары продолжали его преследовать. И были, как он успел отметить, ненамного хуже реальности.

В Мюнхенском дворце правосудия его лишили человеческого достоинства. Сделали с ним примерно то же самое, что угрожали сделать мальчишки, когда Рогану было тринадцать, — то был «взрослый вариант» срывания штанов и забрасывания их на фонарный столб. Они подмешивали ему в еду слабительное — питание там было скудное: утром то, что они называли овсянкой, вечером тушеные овощи, — желудок не удерживал пищу, она почти сразу же вылетала наружу. Когда его вытаскивали из камеры на допрос, ежедневное испытание за длинным столом, Роган чувствовал, как штаны прилипают к ягодицам. И еще от него постоянно воняло. Но хуже всего было видеть ухмылки на лицах мучителей. В этот момент его охватывало жгучее чувство стыда, как оскандалившегося мальчишку. И одновременно это почему-то сближало его с теми семерыми мужчинами, которые подвергали его пыткам.

Даже теперь, годы спустя, Роган не мог избавиться от этого воспоминания, что делало его крайне замкнутым. Он редко выходил из дома, чтобы с кем-то встретиться, не принимал приглашений на вечеринки. Познакомился с девушкой, работавшей в Администрации по делам ветеранов, огромным усилием воли заставил себя как-то ответить на ее интерес к себе. Она пришла к нему домой на ужин с выпивкой и недвусмысленно дала понять, что готова остаться на ночь. Но когда дело дошло до постели, Роган потерпел фиаско.

Через несколько недель после этого случая его вызвал к себе в кабинет непосредственный начальник. Он тоже был ветераном Второй мировой и почему-то вообразил, что пост надзирателя за тридцатью клерками, заполняющими карточки, говорит о его умственном превосходстве над этими людьми. Стараясь не обидеть Рогана, он сказал:

— Возможно, эта работа немного сложновата для вас на данный момент. Возможно, вам лучше переключиться на работу, связанную с небольшими физическими нагрузками. Ну, к примеру, управлять лифтом. Вы понимаете, о чем я?

Тот факт, что этот человек желал ему добра, почему-то показался Рогану особенно оскорбительным. Как ветеран, он имел право подать в суд за увольнение. Но офицер по работе с персоналом посоветовал не делать этого.