Шесть дней, которые потрясли мой мир. Повесть

- Тот академик в ластах, - стращаю, - забился сразу после опыта в машину, навздевал на себя всё, что было, отгородившись от тепла, сидел там, не шевелясь, вот и окочурился, заморозив, как в холодильнике, все внутренности. Вставай, надо шевелиться, надо гнать холод изнутри. Ну же!

- Не могу, - шепчет синими губами. – Ты – изверг! Сначала заманил в жидкий лёд, равнодушно наблюдая, как я, обессилев, тону, а теперь хочешь доконать моё ослабленное сердце прыжками в длину и высоту. Послушай, как оно неровно бьётся.

Взяла мою ладонь и подсунула под свою грудь. Ничего я не услышал, кроме сразу же возникшей неровной стукотни в собственной голове. Нет, пора принимать кардинальные меры. В моих руках, кроме груди, здоровье, а может быть и жизнь потенциальной долгожительницы, и если она начнёт чихать, кашлять и сопливеть, казнить нужно будет только меня. Я слегка прищемил доверчиво подставленную грудку и ладошкой другой руки резко шлёпнул по заду. Рефлекс сработал мгновенно. Только-только успел отвернуться, как по спине замолотили, забыв про сердечные перебои, маленькие, но твёрдые кулачки. А мне того и надо. Во-первых, для меня холодного – массаж лучше не придумаешь, во-вторых, она быстро согревается. Потерпел немножко, вскочил на ноги, снова замахиваюсь, чтобы огреть там же, но она, извившись змеёй, тоже вскакивает и снова в ближний бой. Пришлось отступать, маневрировать по берегу, пропуская изредка для поощрения её удары и нанося свои всё по тому же очень симпатичному и, как оказалось, очень чувствительному месту. Не прошло и пяти минут, как раунд кончился вничью, и мы застыли в клинче, тяжело дыша и с одинаково высокой температурой в разгорячённых телах. Стоим, тесно прижавшись, голыми дикарями на давно уже испоганенной цивилизацией земле, голова её у меня на груди, и мне больше ничего не надо. Так бы и стоял, даже не пошевелился бы, если бы кто выскочил ненароком на нашу идиллию. Наконец, она поднимает голову, целует своим любимым лёгким поцелуем и спрашивает пытливо:

- Ты всё напридумывал? – надеясь, вижу, на другой ответ.

Напрасно надеется – отвечаю, не щадя:

- Конечно.

Она резко отстранилась верхней частью тела, впилась в меня, грубияна, обманутыми потемневшими глазами, и обещает:

- Так и знай: если доживу до ста, не спрячешься, всё равно найду и отучу врать.

Усмехаюсь по-взрослому и поучаю очевидному, намекая на скрытый смысл поучения:

- Что ж искать-то? Ты держи меня на всякий случай лучше рядом все сто лет.

Она разом закостенела, потом безвольно обмякла, снова прижалась, положив голову на то же место и тихо отвечает:

- Я подумаю.

Меня уже начинает бесить её скверная манера продумывать очевидное, увиливать от решения. Тоскливо вдруг стало, даже наготы своей застыдился, как совсем уж посторонний, а она угадала моё состояние, обняла за шею двумя руками, говорит умоляюще:

- Не порть оставшиеся дни, что я здесь. Их так мало.

А и впрямь: чего попусту хандрить? Причина-то – во мне, мне её и разрешать. Отстранил её от себя, шлёпнул опять по заду – уж так мне это занятие понравилось – и кричу:

- Догоняй! Ты водишь.

Отскочил в сторону и завихлял, увёртываясь от салок и убегая в сторону от брошенного одеяла.

- Если кто-нибудь, - кричу ей, - увидит меня, члена партии, с голым членом гоняющего голую девку, то враз из рядов вытурят за оппортунистическое поведение.

Она смеётся и возмущается:

- А обо мне ты не подумал? Что мне будет?

- Я тебя на поруки возьму, - успокаиваю.

- Лучше возьми на руки, - просит, - больше я не в состоянии двинуть ни рукой, ни ногой.

Лучшего она и попросить бы не смогла. Подхватил на руки и понёс к нашему тёплому одеялу, которое давно заждалось. Там бережно опустил на него самое дорогое в жизни, и произошло то, что и должно было произойти, и что является, по моему мнению, самым лучшим в отношениях между мужчиной и женщиной. Потом мы немного побултыхались в озере, не заплывая вдаль, и так проголодались, что поспешно собрались, напялили ненавистную стягивающую одежду, уже привыкнув к свободе движений, и покатили вспять, высунув языки и сразу же покрывшись потно-пыльной слизью.

Быстро темнело. Закат полыхал оранжево-багровыми сполохами, а утонувшее за горизонт солнце посылало на небо длинные предсмертные светло-жёлтые столбы. Стало почему-то томительно и пусто на душе.

К дому добрались совсем затемно, кто бы и увидел, не догадался о подмене девки парнем. Тётке же догадываться и не надо было, взгрела она нас за необъявленную задержку, а меня дополнительно и за то, что морозил в проклятом озере, накормила блинами с мёдом да остатками жареных окуней и разогнала по комнатам. А мы и не возражали. Последние капли сил истрачены были на то, чтобы доползти до постелей.

Так прошёл третий мой счастливейший из дней жизни.

- 6 -

Наутро замолотил дождь.