Шерше ля фарш

На сонных детей и старушек эффектное появление стального коня никакого впечатления не произвело: аудитория была подготовленная.

Передние дверцы авто синхронно распахнулись, и из машины горделиво выступили два джигита в соответствующем эпохе штатском, но с мохнатыми папахами на головах.

Открыв задние дверцы и багажник, горцы в четыре руки выгрузили на крыльцо разновеликие картонные коробки с логотипами компаний-производителей разнообразных продуктов питания, после чего крепко обнялись и, растроганно приговаривая «Э, брат!» и «Вах, кунак!», гулко постучали друг друга по спинам.

Затем горец в черной папахе вернулся за руль, а горец в аналогичном головном уборе белого цвета остался на крыльце. Широко улыбаясь, он в героической манере кубинского революционера салютовал кунаку и брату со ступенек, пока норовистый четырехколесный конь с чихом и храпом не вынесся прочь со двора.

Оставшись в одиночестве, горец щелчком сбил с плеча невидимую пушинку. Он поправил папаху, аккуратно подвернув под нее выбившуюся длинную прядь светло-русого цвета с серебристым мелированием, после чего, фальшиво насвистывая что-то этническое, подхватил одну из коробок.

Несмотря на внушительный размер, она явно была легкой, и рослый горец без труда держал ее одной левой. Правую руку, судя по свежей варежке из бинтов — травмированную, он специально освободил от груза, чтобы было чем нажать на кнопку звонка.

Позвонив в дверь, красавец-горец подкрутил воображаемый ус и картинно подбоченился.

Уже на этой стадии любой представитель семейства Кузнецовых с одного бдительного взгляда в дверной глазок опознал бы в псевдогорце-белопапашнике блудного сына, брата и, что всего важнее, мужа Казимира Борисовича.

Увы, в квартире, временно возведенной в ранг фамильного гнезда Кузнецовых, в данный момент не было никого, кому Зяма мог бы сказать, как Маугли наиболее прогрессивным обитателям джунглей: «Мы с тобой одной крови, ты и я!»

Подкидышем-кукушонком в фамильном гнезде Кузнецовых ворочался один геолог-миллионер Матвей Карякин, который Зяму до сих пор в глаза не видел, а если бы и видел, то все равно не вспомнил бы из-за постигшей его амнезии.

Однако о суровой необходимости с подозрением спрашивать сразу же после трели дверного звонка «Кто-о-о та-а-ам?» Матвей не забыл и не затруднился озвучить этот логичный вопрос шершавым голосом астматика, надышавшегося пыли из-под веника. Про аллергию-то он как раз запамятовал.

Зяма, на момент исчезновения которого в квартире находилась одна лишь его молодая супруга Аллочка, незнакомый хриплый бас не признал и чрезвычайно озадачился.

В один краткий миг в голове блудного мужа автоматной очередью просквозили разные неприятные версии (фарингит, беспробудное пьянство, бесчестная женская неверность), которые Зяма, к его собственной чести, отразил самоуверенной репликой:

— Да нет, не может быть!

Матвей Карякин, при всем желании не сумевший трактовать сказанное как откровенный и прямой ответ на ранее прозвучавшее «Кто там?», повторил свой вопрос в развернутом виде:

— Эй, я спросил, кто там?!

По форме глагола Зяма идентифицировал бас за дверью как мужской, но еще не уверовал в худшее.

— Алка! Что за хмырь у нас в доме швейцаром трудится? — спросил он, возвысив голос и одновременно нажав плечом на дверь.

А та была не заперта! Две красотки-раззявы, уходя, не закрыли входную дверь на ключ.

«Все беды из-за баб!» — сказал бы по этому случаю философ — и был бы прав.

Культурная версия тезиса — шерше ля фам.

Горячему кавказскому парню Зяме достаточно было узреть на незнакомце свою собственную любимую футболку с Гомером Симпсоном, чтобы с горечью осознать: его место в молодой семье, в сердце Трошкиной и уж точно вот в этой классной футболке оккупировал какой-то конь в яблоках — в смысле, такой же здоровенный и весь в синяках.

— Я ж тебя сейчас убью, ж-животное, — почти спокойно проинформировал коня ревнивый муж и с размаху опустил на его голову свою коробку, за что тут же интенсивно словил по мордасам веником.

Сладко спящих грузинских бабушек и детей шум ожесточенной потасовки в отдельно взятой квартире не потревожил. Аудитория была привычна и к этому тоже.

* * *

«Бабье сердце — вещун!» — говорит иногда наша мамуля, предрекая неприятности в диапазоне от сломанного ногтя до Апокалипсиса.

К мамуле нужно прислушиваться, она признанный специалист по мистике с фантастикой. А вот Трошкиной, когда она начала хвататься за сердце и приговаривать: «Ой, чую, надо нам возвращаться!» — я не поверила. До сих пор подружка не дерзала крошить в свой бульон лавры Ванги и Нострадамуса.

В поисках предположительно лечебного средства для нашего беспамятного покерного чемпиона мы забрались на другой конец города. Очень уж сложно было без знания грузинского выяснять у добрых аборигенов, где продаются игральные карты. Не помогла ни моя пантомима с воображаемым веером, из которого я выдергивала воображаемые карты, победно шлепая их на воображаемый стол перед воображаемым противником, ни Алкин перформанс с разворотом в гордый профиль — это она так изображала Пиковую даму.