– Нет, я возьму его с собой.
– Отлично. Пожалуйте сюда.
Он провел нас по коридору, открыл запертую дверь и спустился по винтовой лестнице. Мы очутились в коридоре с выкрашенными белой краской стенами и рядом дверей по обе стороны.
– Третья дверь направо, – сказал инспектор. – Вот здесь!
Он отодвинул дощечку в верхней части двери и заглянул в отверстие.
– Он спит, – сказал он. – Вы можете хорошо рассмотреть его теперь.
Мы оба приложились к окошку. Арестант лежал лицом к нам. Он крепко спал и дышал медленно и тяжело. Это был человек среднего роста, одетый, как и подобало, в грубую одежду; сквозь прорехи его изодранного сюртука проглядывала цветная рубашка. Он был действительно ужасно грязен и к тому же отталкивающе безобразен. Широкий шрам шел от глаза до подбородка, захватывал верхнюю часть губы так, что обнажал три зуба; масса ярко-рыжих волос обрамляла лоб и спускалась на глаза.
– Красавец, не правда ли? – сказал инспектор.
– Несомненно, ему следует умыться, – заметил Холмс. – Я предполагал это, и потому позволил себе принести все необходимое для мытья.
Говоря это, он раскрыл свой саквояж и, к великому моему удивлению, вынул оттуда большую губку.
– Хи-хи! И комик же вы! – со смехом проговорил инспектор.
– Если вы будете так добры, откроете тихонько дверь, то мы скоро придадим ему гораздо более приличный вид.
– Пожалуй! – сказал инспектор. – Во всяком случае, он не делает чести тюрьме на Боу-стрит.
Он повернул ключ, и мы тихо вошли в камеру. Арестант шевельнулся, но сейчас же погрузился в глубокий сон. Холмс подошел к рукомойнику, намочил губку и два раза сильно провел ею по лицу арестанта.
– Позвольте вам представить мистера Невилла Сент-Клера из Ли в графстве Кент! – крикнул он.
Никогда в жизни не приходилось мне видеть ничего подобного. Безобразная маска спала под губкой с лица арестанта, как древесная кора. Пропал грубый темный цвет кожи! Пропал ужасный шрам и изуродованная губа, придававшая такое отталкивающее выражение этому лицу. Лохматые рыжие волосы исчезли от одного взмаха руки Холмса – и перед нами, на постели, очутился изящный человек с бледным печальным лицом, черными волосами, нежной кожей. Он протирал глаза и в недоумении оглядывался вокруг, еще не очнувшись от сна. Внезапно он понял все и с криком отчаяния зарылся головой в подушку.
– Боже мой! – вскрикнул инспектор. – Ведь это действительно тот, кого разыскивают. Я знаю это по фотографической карточке.
Арестант поднял голову с видом человека, решившегося отдаться на волю судьбы.
– Ну, хорошо, – проговорил он. – В чем же меня обвиняют?
– В убийстве мистера Невилла Сент… Ну, нельзя же вас судить за это, – с усмешкой проговорил инспектор, – в крайнем случае, вас можно только обвинить в покушении на самоубийство. Двадцать семь лет служу в полиции, но не помню подобного рода дела.
– Если я – Невилл Сент-Клер, то, очевидно, не может быть и разговора о преступлении, и я незаконно посажен в тюрьму.
– Преступления нет, но совершена большая ошибка, – сказал Холмс. – Вам следовало бы довериться жене.
– Дело не в жене, а в детях, – простонал арестант. – Я не хотел, чтобы им было стыдно за отца. Боже мой, Боже мой! Какой позор! Что делать мне?..
Шерлок Холмс присел к нему на кровать и ласково погладил его по плечу.
– Если вы предоставите суду разъяснить ваше дело, то, конечно, оно не может избежать огласки, – проговорил он. – Но если вам удастся убедить полицию, что вас нельзя привлечь к ответственности, то не думаю, чтобы газеты заговорили о вашем деле. Инспектор Брэд-стрит может записать ваши показания и передать их надлежащим властям. Таким образом, дело не дойдет до суда.
– Да благословит вас Бог! – страстно вскрикнул арестант. – Я охотнее перенес бы заточение, даже смертную казнь, лишь бы не опозорить детей раскрытием моей тайны. Вы первые услышите мою историю. Мой отец был школьным учителем в Честерфилде. Я получил превосходное образование, в молодости много путешествовал, пристрастился к сцене, сделался актером и, наконец, сотрудником одной из лондонских вечерних газет. Однажды моему издателю вздумалось напечатать ряд статей о нищенстве в столице, и я предложил ему свои услуги. С этого и начались все мои приключения. Чтобы хорошенько ознакомиться с делом и писать статьи, я оделся нищим-любителем. Будучи актером, я, конечно, изучал грим и славился своим искусством в этом отношении. Теперь это уменье пригодилось мне. Я загримировал себе лицо, придав как можно более жалкий вид, сделал большой шрам и с помощью пластыря телесного цвета изуродовал губу, приподняв ее с одной стороны. Затем, надев на голову рыжий парик и облекшись в подходящую одежду, я стал на самом оживленном месте Сити и принялся продавать спички, в действительности же просил милостыню. Когда я вернулся домой вечером, после семичасовой «работы», то, к великому своему удивлению, увидел, что набрал двадцать шесть шиллингов и четыре пенса.
Лондонский полицейский конца XIX в.