Шерлок Холмс в России

Помещение, где произошло самоубийство, начиналось довольно просторным предбанником, комнатою в два окна, с двумя диванами, зеркалом, столом и двумя стульями; пол был покрыт новым еще, грубоватым войлоком. На одном из диванов лежало в беспорядке белье и платье самоубийцы, а на вешалке возле двери висело коричневое пальто его и такого же цвета шляпа с широкими полями.

С подавленным чувством и молча вошли мы в следующую комнату. Яркий свет мая не мог сладить с закрашенными матовыми стеклами единственного окна, и представившаяся нашим взорам картина казалась при скудном освещении еще мрачнее и трагичнее. Опершись спиною о стенку ванны, с полуопрокинутой в левую сторону головою, в темной воде сидел бледный крупный человек лет под шестьдесят. Длинные, исседа-русые волосы его были откинуты назад, и в глаза особенно бросался выпуклый высокий лоб; бледность лица и шеи подчеркивалась темным фоном воды, сквозь которую с трудом лишь можно было разглядеть погруженное в нее тело.

С минуту мы молчали.

— А где же бритва? — спросил Коренев.

— Где бритва? — спросил в свою очередь Зверев околодочного.

Тот засуетился и исчез в предбаннике.

— Бритва совсем новая, кажется, и вряд ли употреблялась для бритья, — сказал Коренев, разглядывая принесенную околодочным бритву. — Где лежала она, когда вы вошли?

— Здесь вот, возле самой ванны, на полу, — отвечал Зверев.

— Никто не трогал ее до вашего прихода?

— А уж не умею вам сказать, ей-Богу. Если банщик не трогал, то больше некому было. Где он? Позвать банщика!

— Гаврилу, Гаврилу спроси! — крикнул Брыкин вдогонку городовому.

Через минуту городовой привел маленького старичка-банщика.

— Скажи, брат Гаврила, — обратился к нему Зверев, — ты, как увидел, что тут вышло, сейчас же побежал в контору и ничего не трогал здесь? Или, может, разглядывал что?

— Уж и не могу сказать, ваше благородие, — отвечал Гаврила, как бы припоминая. — Я их, вишь, окликнул раз, другой из двери, — они не отзываются. Я подошел поближе — думаю, может, сомлел человек, с устатку ли, с угару ли, — мало ли бывает? Ан, гляжу, вода красная, а на полу бритва блестит. Тут меня ровно по башке ударило… Застыл я, это точно, на месте. Мало-мало простоял таки, надо быть, тут и не враз побег. А чтоб трогать чего, где уж тут! не до того было…

— Стало быть, где лежала бритва?

— А вот здеся, вот! Сами, чай, изволили видеть.

И он указал на то же место, что и Зверев.

Коренев кивнул головою и подошел к ванне. Осмотревши труп сквозь воду, он нагнулся и вынул его левую руку.

— Где же рана? — удивленно сказал он, опуская эту руку и вынимая другую, правую руку трупа.

На ней, вершках в двух от запястья, зияла глубокая рана, сделанная поперек руки, длиною с вершок.

— Так… левша, значит, — пробормотал Коренев.

Он ощупал руку с низа до самого плеча, потом вынул другую руку и проделал с нею то же самое. Затем, оставивши труп, поглядев снова на то место, где была найдена бритва, и некоторое время стоял, погруженный в задумчивость.

— Николай Гаврилович! — сказал я. — Вы хоть бы руки вымыли. Ведь опасно.

Коренев очнулся.

— Ах, да, — верно! Я и позабыл. Спасибо, что напомнили. Впрочем, кажется, не так уж и опасно, как можно бы подумать, — добавил он, повертывая кран.

— Вот что, Ипполит Семеныч, — обратился он, вымывши руки, к Звереву, — распорядитесь, пожалуйста, принести пузырек чистый или бутылку. Доктор осматривал труп? Да, значит, все готово и протокол уже составлен, — чудесно! Препятствий с вашей стороны к тому, чтобы убрать труп, не имеется? Что ж, убирайте! Только я просил бы все прочее оставить в том же виде пока, как и сейчас. Если можно, то и воду из ванны просил бы не спускать. А теперь перейдем сюда, — закончил он, направляясь в переднюю комнату.

Здесь на столе мы увидели записку, написанную карандашом на полулисте обыкновенной почтовой бумаги. Карандаш, новый и свежеочиненный, чернильный, лежал здесь же. Записка была написана нетвердым и некрупным почерком и дословно гласила следующее: «Никого не винить. Деньги жертвую на добрые дела. Римлянин».

Коренев долго разглядывал почерк и даже вынул для этого из кармана свою складную лупу. Ничего не сказавши, он опустил, наконец, записку в свой боковой карман.

Затем мы приступили к осмотру вещей покойного. Они состояли из белья, пиджачной пары хорошего серого сукна, из пальто, шляпы, ботинок и калош.