Посмотрев ему в лицо, Шерлок улыбнулся:
— Ну-с… вижу, милейший, что вас не о чем спрашивать. Можно побиться о заклад, что эту ночь вы провели спокойней.
— Благодарю вас, сэр. Вы угадали!
— Хе-хе-хе! У вас было-таки довольно тихо, господин Псищев. Сознаетесь…
— Совершенно тихо, сэр!
— И чего-нибудь… этакого… не было уже? А?
— Не было, сэр. Что правда — то правда!
— Да, да… Нетрудно угадать… Но скажу вам, господин Псищев, откровенно, я
По мере того, как Шерлок говорил, у Псищева все больше и больше менялось лицо. Шерлок даже серьезно обеспокоился и счел нужным его пожурить:
— Черт возьми, господин Псищев, будьте же мужчиной!
И, выйдя в прихожую, Шерлок широко распахнул двери.
— Войдите!
Ватсон впоследствии уверял всех, что при следующей сцене Шерлок Холмс вел себя так, как должен был вести себя Шерлок Холмс, т. е. сохранил полнейшее хладнокровие. Но, кажется, почтенного доктора заставляло говорить так только чувство историка, увлеченного героем своего повествования и, может быть, отчасти самолюбие англичанина.
Факты подтверждают, что Шерлок Холмс совершенно растерялся, да, он совершенно растерялся, когда Псищев при первом же взгляде на бродягу сказал:
— Господа! Я боюсь, что вы опять пошли по ложной дороге.
А бродяга спокойно заметил:
— Я говорил, Псищев, что иностранцы тебе не помогут.
Да, он страшно растерялся, когда Псищев добавил:
— Господа, снимите с него эти английские штучки! Уверяю вас, этот человек менее виновен в моем деле, чем я сам!
Псищев — нужно отдать ему справедливость — не считал даже нужным томить обескураженных англичан. Когда кандалы с бродяги были сняты, он объяснил:
— Этот человек, господа, занимает такое же положение, как и я. А в моем деле играл такую же роль, как и вы. Но… господа… помочь себе, очевидно, мог только я сам.
— Что?!
На всех лицах разом выразилось крайнее изумление.
— Да, господа, — повторил Псищев, любуясь произведенным впечатлением, — я сам себе помог!
— Вы накрыли?
— Я
Шерлок через плечо Ватсона бросил быстрый взгляд в спальню.
Псищев усмехнулся.
— О, сэр, вы напрасно стали бы
И, обратившись ко всем, добавил:
— Если у вас хватит терпения, я расскажу вам, как все произошло.
И он стал рассказывать.
— По вашему настоянию, господа, — начал он, — я провел прошлую ночь в «Метрополе». И этой услуги я никогда не забуду вам, господа! Если вы помните, господа, я указал вам на другой день на осколки стекла, валявшиеся на полу. Вы не изволили тогда обратить на мои слова большого внимания; между тем, не будь тех осколков, мы, вероятно, до сих пор терялись бы в догадках. Дело в том, господа, что в прошлую ночь я внезапно проснулся от сильной боли в ступне. Я проснулся, господа, полусидящим на постели, — хотя, проснувшись, решительно не мог припомнить, когда я сел — и ноги мои были на полу. Тогда это меня страшно поразило, и могу вам сказать, господа, что только в ту минуту, именно только в ту минуту, у меня впервые родилось слабое подозрение, что вы, быть может… продолжаете идти по ложному следу!.. Подозрение это было очень слабое, и мне нужна была для проверки еще одна ночь… Вчера я приобрел вот этот плоский бак… Как видите, господа, он имеет форму корыта, но края его еще ниже… Я наполнил его водою перед сном и поставил у стола… Я не хотел его ставить у постели, так как важно было — вы понимаете — уличить преступника на месте преступления… Господа! Я проснулся оттого, что мои ноги были в воде… Я проснулся на стуле около стола с рукой, из которой только что выпало перо… И вы, конечно, понимаете теперь, что если кого-нибудь нужно винить в этом деле — то только меня. Ибо этот преступник — я, я сам.
Все, пораженные, молчали.