— Знаете, Ватсон, — сказал он, — я пришел к убеждению, что бродяги интернациональны. Что в Лондоне, что в Москве — они одни и те же. Посмотрите, например, на этого молодца и скажите, какая разница между ним и первым разбойником с какой-нибудь Брикстонской дороги? Это — родные братья!
Шерлок говорил о типичном представителе Хитрова рынка, медленно приближавшемся к ним, пошатываясь из стороны в сторону, словно бы его качало сильным ветром.
Это был здоровенный, рослый парень с рябым, безволосым лицом, в таких отрепьях, что сквозило голое тело, в лихо заломленном картузе с полуоторванным козырьком и в опорках на босу ногу. Поравнявшись с Шерлоком, он вдруг пьяно улыбнулся во весь рот и сдернул с головы картуз.
— Почет и уваженье именитым иностранцам! — сказал он, подмигивая одним глазом. — Желаю счастливой охоты, — и, прежде чем пораженный Шерлок Холмс мог ему что-нибудь ответить, побрел, пошатываясь, дальше.
— Вот тебе раз! — пробормотал Шерлок, останавливаясь.
— Я думаю, Ватсон, что этот проходимец нас великолепно знает!
— Похоже на то.
— Да, да… не может быть сомненья… Но вот… объясните, ради Бога, зачем он нас остановил? Вот этот фортель мне еще не ясен.
Шерлок стал что-то насвистывать, что у него всегда служило признаком особенно напряженной работы мысли.
— Если предположить, — задумчиво сказал он через некоторое время, — что этот малый действительно, может быть, замешан в чем-то — а мне это, черт побери, начинает, наконец, сильно казаться — то по всем законам логики ему нужно бы всячески избегать нас. Так ведь?
— Я думаю, Шерлок.
— Однако, он не только этого не делает, но прямо лезет на рожон. И… — Шерлок загадочно вдруг улыбнулся, — и вот в этом-то и заключается особенность русской психологии. Я не удивлюсь, Ватсон, если мне скажут, что этот молодец подвергался здесь, на дворе, тысячам опасностей, прятался где-нибудь в навозной куче и только с тем, чтобы взглянуть в глаза еще страшнейшей опасности, — то есть столкнуться с нами… Да… Да… Это — особенное, специфически русское чувство. Русского неудержимо тянет к бездне… Русскому нужно заглянуть в нее, испытать это головокружение, этот холод, этот сладкий смертный ужас. Где я читал про это, Ватсон? Какой это русский писатель любил описывать такие вещи?
— Достоевский, Шерлок.
— Вот, вот… Литература всегда была моей ахиллесовой пятой… Ну, Ватсон, мы можем сказать, что сделали полезную прогулку.
Сумерки заметно сгущались. Потолкавшись еще немного, приятели пошли обратно. Теперь они шли довольно быстро, почти не обращая внимания на толпу и сутолоку. Только перед самым входом Шерлок на секунду оглянулся, чтоб убедиться в том, что за ними никто не следит. И… он поневоле приостановился и сжал Ватсону локоть.
Шагах в десяти от флигеля полубоком к ним стоял только что встретившийся им бродяга и о чем-то говорил с человеком, похожим на разносчика. На него падал свет фонаря, и его рябое лицо с глазами, затененными козырьком, было хорошо видно.
Некоторое время Шерлок Холмс и Ватсон молча наблюдали. Потом Шерлок прошептал:
— Удивительно, Ватсон! Эта каналья только что валилась с ног, а теперь он так же трезв, как я с вами.
Псищев встретил своих гостей без малейшего вида изумления: очевидно, такие маскарады не были для него новинкой.
Прежде всего занялись осмотром квартиры. Она состояла из трех комнат: кабинета или приемной, спальни и темной комнаты без окон, которая вела прямо в прихожую. Все комнаты сообщались меж собой, так что в приемную — среднюю комнату — можно было попасть или из спальни, или из прихожей.
Осмотр окон, дверей и т. д. никаких результатов не дал.
Шерлок Холмс вошел в приемную и сел за тот самый круглый стол, который и служил для таинственного посетителя складочным местом записок.
— Скажите, господин Псищев, эти записки появляются обыкновенно на одном и том же месте стола, или место для вашего гостя не имеет значения?
— Почти на одном и том же, сэр. Вот здесь!
Стол стоял у окна, и от того места, на которое Псищев указывал, можно было провести прямую линию к узкой щели, где сходились обе половинки окна. Ставни — Шерлок Холмс заметил — были всюду одностворчатые и замыкались стержнем, который от наружной стены проходил через отверстие внутрь и тут перехватывался чем-то вроде болта.
Шерлок осмотрел и потрогал болт: он держался крепко.
Тогда он приступил к осмотру пола, т. е. лег, как всегда это делал и, поставив рядом с собою лампу и двигая ею во все стороны, принялся вглядываться во что-то невидимое. Потом продолжал исследование с помощью лупы. Это тянулось довольно долго.
— Неясно… — бормотал он, — да, да… совсем слабо… гм… тут теряется след… гм… гм… а вот еще… ах!
Шерлок вдруг быстро наклонился к самому полу, почти припал к нему лицом, что-то измерил сантиметром, потом осторожно, не выпуская лампы, пополз по направлению к спальне, ежеминутно останавливаясь и не переставая что-то разглядывать в лупу, вполз в спальню, дополз до постели и встал. Глаза у него блестели.