Шерлок Холмс на орбите

Вернувшись в отель, я переоделся и прошел в гостиную, чтобы выпить бокал перед сном. Холмс сидел на стуле в своем ночном халате и отхлебывал херес, всматриваясь в огонь.

— Я удивлен, доктор Уотсон. Мне казалось, вы никогда не верили в привидения.

— А у вас есть какие-то другие объяснения? — возразил я. — Возможно, я видел и не привидение, но еще немного, и я бы поверил.

— Вспомните, Уотсон, что вы видели не одно привидение, а два. Или вы забыли о матросе?

Я решил не пускаться в обсуждение этого вопроса. С меня хватит и того, что я уже повидал за один вечер.

— Майкрофт будет разочарован, — сказал я.

Холмс, казалось, удивился.

— Едва ли. Трагическая загадка Леоны Адлер решена — хотя привлечь злодеев к суду будет трудновато. Остается также вопрос о мотивах поступков, хотя, мне кажется, и это в конце концов выяснится. А вообще-то пора спать. — Он зевнул. — Раздобудьте завтра матросскую одежду. Я думаю, нам стоит вернуться в аллею возле Пасифик-стрит завтра ночью и разобраться, куда же исчезли привидение и ее поклонник, хотя, думаю, и это понятно.

— Только на этот раз я буду идти за ней, не так ли, Холмс? — спросил я в негодовании.

Холмс рассмеялся.

— Не стоит беспокоиться, Уотсон, — я буду рядом. Но советую вам взять револьвер.

Я мрачно допил херес и пошел в свою спальню. В дверях я остановился.

— Вечер и в самом деле был потрясающим, не правда ли, Холмс?

— Не стану отрицать, — согласился он.

Неожиданно во мне проснулось любопытство.

— А что вам показалось самым интересным? Подвал с паутиной?

— Вовсе нет, Уотсон. Куда более интересно количество грязи, оставшейся на башмаках лейтенанта ван Дейка, после того как мы вышли из аллеи.

На следующий день ранним вечером накрапывал мелкий дождь, но к полуночи стало ясно. В два часа мы наняли экипаж возле отеля и поехали к Варварскому Берегу на Пасифик-стрит. Холмс взял с собой небольшой ящик. Я был слишком подавлен, чтобы спрашивать о его содержимом. За квартал до аллеи он остановил экипаж, и мы вышли. На мне были грубые матросские штаны, фуфайка и шерстяная шапочка, надвинутая на уши. Дул холодный ветер, и завитки тумана уже начали свой путь по улицам города.

На Пасифик-стрит разгуливало обычное количество пьяниц и бездельников, но боковая аллея была пуста.

— Спрячьтесь в тени двери чуть подальше отсюда и ждите, пока пройдут толпы гуляк, — тихо сказал Холмс. — При виде группы она исчезнет, но станет заманивать одинокого человека. Постарайтесь, чтобы с вами рядом никого не было.

— А если призрак вовсе не покажется? — спросил я.

— Она так же материальна, как вы или я, Уотсон. Но если она решит не показываться сегодня, попытаем удачу завтра.

— А где будете вы? — спросил я с беспокойством.

— Не волнуйтесь, я буду рядом.

Я поежился и пересек грязную улицу, остановившись в дверном проеме дома, располагавшегося в нескольких футах от входа в аллею; вытянув голову, я мог заметить призрак женщины, как только он появится.

Полчаса спустя я увидел белое пятно и услышал первые ноты морской песни. Через несколько минут с улицы донеслись пьяные возгласы и показались слоняющиеся без дела гуляки, сжимавшие в руках бутылки и фальшиво горланящие какую-то мелодию. Один из них заметил меня и окликнул заплетающимся языком:

— Как дела, Мак?

Я не ответил, но сделал вид, будто вхожу в дверь. Они засмеялись и пошли дальше. Один из них неожиданно крикнул:

— Вы слышали, как пела женщина?

Другой ответил:

— Это призрак!

Вдруг они замолчали. Потом кто-то добавил:

— Где? Я ничего не вижу.

Она, как я догадался, опять спряталась в аллее. Я подождал одну-две минуты, потом услышал звуки скрипки. Посмотрев на улицу, я увидел одинокого скрипача, прислонившегося к фонарному столбу. У ног он положил шляпу в надежде получить несколько медяков от случайных прохожих. Уличные музыканты — явление обычное даже в такое время суток, и я не стал обращать на него внимания. Призрак снова затянул унылую песню, и я покинул свое убежище, пошатываясь, словно провел полночи в кабаке.

…На расстоянии она казалась привлекательной и стала красивой, когда я подошел поближе. Худое бледное лицо с длинными каштановыми волосами, зачесанными назад и спускавшимися вдоль шеи и плеч. Ее платье — длинное, почти до самых пяток, — походило на подвенечный наряд невесты.

Я считаю себя любителем музыки, и ее инструмент поразил меня в той же степени, что и ее наружность. Это была прекрасная гитара, инкрустированная перламутром. Медиатор, которым она играла, также был перламутровым. Я смотрел на нее приблизительно минуту, потом она поймала мой взгляд и улыбнулась. Эта улыбка тронула бы сердце и более черствого человека, чем я, но, как и прежней ночью, она отошла в глубь аллеи, последний раз ударив по струнам и пропев последнюю ноту.

Неожиданно она повернулась и побежала. Я последовал за ней.

— Нет, подожди! — кричал я.

Оказавшись в тупике, она замедлила шаги. Я почти коснулся ее плеча, как вдруг земля разверзлась под нами, и мы, пролетев футов десять, упали на кучу матрасов.