Он закрыл глаза и выставил руки перед собой. Пальцы, поначалу застывшие, вдруг начали двигаться, плавно и неторопливо, как щупальца осьминога. Постепенно их движения стали ускоряться, затем Микки сжал левую руку в кулак, а указательный палец правой нацелил на Баженова.
И тут Баженов ощутил, что его рука, сжимавшая пистолет, поднимается к лицу. Он хотел что-то сказать и раскрыл от удивления рот, но голосовые связки не издали ни звука. Вместо этого рот открылся еще шире, и Баженов почувствовал, как его рука разворачивает пистолет, большой палец ложится на спусковой крючок, а ствол протискивается между зубами, больно царапая мушкой небо. Он засунул ствол так глубоко, что его затошнило. Но тошнота отступила на второй план, когда большой палец стал медленно, как тогда, на поляне, давить на спуск.
Глубоко, в самой глотке, Баженов ощущал привычный запах ружейной смазки. Ствол, казалось, упирался в самые гланды. На глазах у него выступили слезы, он ожидал грохота выстрела, который разнесет голову на куски.
Но вместо этого палец уперся. Баженов резким движением вытащил пистолет изо рта. Он долго стоял, не в силах отдышаться. Сквозь пелену слез, застилавших глаза, он посмотрел на пистолет. Так и есть! Предохранитель включен.
— Всегда есть какой-то предохранитель, — раздался мягкий голос.
Баженов обернулся, будто его ударили.
Микки открыл глаза и снова вперился в Баженова неподвижным взглядом.
— Но не надо его дергать понапрасну, иначе…
— Что «иначе»?..
— Иначе мозги окажутся на стене.
Баженов понял весь ужас ситуации, в которую попал. Он сидит в одной комнате с безумцем, который может заставить его сделать все что угодно, даже засунуть пистолет в рот и нажать на курок.
«Валерка как чувствовал. Хорошо, что он забрал ключи…» — пронеслось у него в голове.
И — сразу же, без всякой паузы, раздался насмешливый голос:
— Излишняя предосторожность. Я не собираюсь никуда убегать. Я бы давно это сделал, если бы хотел. Но я не хочу.
— А что ты хочешь… сделать? — выдавил из себя Баженов.
Микки улыбнулся, и эта улыбка была чертовски обаятельной. Он подмигнул Баженову, как заговорщик:
— Гораздо интереснее, что ВЫ хотите сделать со мной. Понимаешь? Шериф?
Тогда слово «Шериф» прозвучало для Баженова в первый раз. Он никогда бы так себя не назвал, но… После той ночи он и стал Шерифом. С «дырой в голове».
Баженов подошел к письменному столу и убрал пистолет в ящик. Чтобы его больше не видеть.
Затем он с опаской взял ружье, проверил предохранитель и поставил его в угол.
Микки улыбался. «Ты же понимаешь, что это ничего не меняет?»
Да. Баженов понимал. Это ровным счетом ничего не меняло. Он мог открыть ящик письменного стола, схватить пистолет и снова засунуть себе в рот. Или упереть в грудь. Или — в ухо. Или — в лоб. На выбор. И это был не его выбор, а Микки.
Баженов боялся поднять глаза. Он знал, что упрется в черные зрачки чужака, глядящие на него как два пистолетных дула.
Он взял шуршащий чехол и накрыл машинку.
Кофе! Проклятый кофе! Где же Валерка? Когда он придет?
— Брось, Шериф, — произнес насмешливый голос. — Ты не о том думаешь. Тебе надо сделать СВОЙ выбор, и ты должен быть готов.
К чему готов? Какой выбор?
Все-таки у Микки было одно неоспоримое достоинство: с ним не нужно было разговаривать.
— Простой выбор, потому что в конечном счете все зависит от тебя. Только от тебя.
В конце концов, это было даже не смешно. Человек, сидящий на топчане за решеткой из толстых прутьев, по пояс голый, с приторным лицом голливудского актера, называл его Шерифом и настойчиво советовал сделать выбор. Выбор… Будто это было так просто. Стоило только сказать «да» или «нет»…
— Это действительно просто. Да… или — нет. Только и всего, Шериф…
Наконец-то проклятый Микки от него отвернулся. Лег на топчан, положив под голову одну руку, другой закрыл глаза. Свои страшные глаза, которые просвечивали Баженова, как рентгеном.
Баженов увидел, как мерно вздымается голая грудь.
Казалось, Микки спал. И от этого Баженову стало немного легче. Он даже начал успокаиваться, сел на стул и откинулся на спинку. Он почти задремал, но какой-то посторонний звук заставил его вскочить и заорать что было сил.
Микки. Баженов видел, как он встал и двинулся прямо на решетку. Толстые прутья вошли в его тело, как в масло, рассекли на три неравные части, которые тут же снова слились между собой, едва прутья остались позади. Микки двинулся прямо на Баженова. Он ухмылялся, и изо рта его показалась булькающая черная жижа, светящаяся слабым зеленоватым светом.
Баженов вскочил со стула, закричал и… проснулся.
Он обнаружил себя стоящим посередине комнаты. На бедре висела кобура, и ее приятная тяжесть не оставляла сомнений: пистолет лежал именно там, а не в ящике письменного стола. Значит, это был сон? Просто сон?
Он оглянулся на дверь, которая вела на улицу.
— Кирилл! Что с тобой? — На пороге стоял Ружецкий. Но не Валерка, а его отец — Семен Палыч.
— Да нет, ничего… — Баженов доковылял до стула и сел. Значит, все-таки сон! Ну и слава богу!
Он осторожно повернул голову. Микки лежал на топчане, закрыв лицо рукой.