Шериф

Левенталь унял дрожь в руках и развязал тесемку, охватывавшую сверток крест-накрест, как бандероль. Осторожно развернул кусок кожи. Показался черный переплет.

Левенталь бережно переложил тетрадь на стол. Он стоял, еле дыша, не решаясь открыть ее. Будто бы что-то внутри него говорило, что этого делать не следует. По крайней мере, сегодня.

Он медленно, словно хотел незаметно прихлопнуть муху, протянул руку к тетради. И тут же отдернул. Он даже — для верности — положил обе ладони себе на грудь. Тамбовцев обычно сопровождал этот жест такой прибауткой: «Ой ты, господи, прости! Стали титечки расти!»

Но Левенталю сейчас было не до смеха. Что-то внутри него всячески протестовало против того, чтобы открыть тетрадь, но тихий шорох, доносившийся из-за спины, складывался в еле различимые слова: «Давай! Открывай!»

Левенталь резко обернулся, будто ожидая увидеть того, кто это говорил. Никого. Только темнота за печкой слегка всколыхнулась. Или ему просто показалось?

На лбу и верхней губе выступил холодный пот. Левенталь вытер его тыльной стороной ладони.

«Ну вот. Теперь я не могу к ней прикасаться, — с удовлетворением подумал он. — Надо снова мыть руки».

Неожиданная отсрочка обрадовала его. Он пошел к умывальнику, вымыл руки и вытер их поникшим вафельным полотенцем, скрутившимся в серый жгут. Полотенце было влажным, поэтому он несколько минут ходил по комнате, дуя на ладони.

Затем он снова подошел к столу, как штангист, чья первая попытка оказалась неудачной.

Бросил руки вниз и покрутил кистями. Пальцы опять задрожали, они выглядели красными и отечными, как у алкоголика с похмелья.

И тут произошло нечто странное. Его правая рука, повинуясь неведомому приказу, стала медленно подниматься. Левенталь словно наблюдал за собой со стороны. Пальцы сами по себе складывались в подобие вороньего клюва и тянулись к тетради, словно это была желанная добыча: дохлая крыса или кусок гнилого мяса.

Казалось, ворона радостно каркала, ожидая невиданное угощение. Она оживленно крутила головой и щелкала клювом.

Левенталь, как зачарованный, смотрел за рукой, живущей своей жизнью, независимой от остального тела.

«Это тетрадь… заставляет меня подчиняться».

Рука схватила переплет, будто пробовала его на вкус. Осторожно ухватила краешек обложки и перевернула.

Бледное зеленоватое свечение, исходившее от тетради, стало еще сильнее. Непонятные знаки, прежде всегда застывавшие, теперь ничуть не смущались Левенталя. Они бешено метались по странице, и ему показалось, что на столе копошится целый рой мелких насекомых.

«Опасных насекомых, — дошло до Левенталя. — Их надо опасаться».

Черные мошки лезли в кучу, сбивались в толстые горизонтальные и вертикальные перекладины, образуя крупные дрожащие буквы.

Сначала появилась О, потом справа к ней прилепилась большая К, а слева — Р.

«РОК», — прочитал Левенталь. Но мошек еще было много, они хаотично ползали по голубоватому листу и тихонько посвистывали. Этот свист пугал больше всего: будто в дом забралась змея.

Или это сказки — о том, что змеи умеют свистеть?

Однажды — давным-давно — он загорал в летний жаркий день на берегу речки и услышал такой свист. Сначала Левенталь не придал ему никакого значения, но потом, оглянувшись, увидел, что рядом с покрывалом, на котором он лежит, медленно ползет небольшая змея. Она не была похожа на ужа: вместо ярких оранжевых пятнышек на голове позади глаз возвышались маленькие бугорки. И рисунок на спине походил на паркетный узор — шашечки в виде ромбов, сложенных острыми концами друг к другу.

Змея осторожно ощупывала пространство перед собой легким раздвоенным язычком. И тихонько свистела. По крайней мере, он слышал этот свист.

Левенталь лежал и боялся шелохнуться, ведь змея, приняв резкое движение за проявление агрессии, могла укусить, а в том, что она ядовита, Левенталь не сомневался.

Это длилось долго. Очень долго. Змея приблизилась к его лицу, и Левенталь, испугавшись, что она укусит его прямо в глаза, медленно опустил веки.

Змея — скорее всего, это была гадюка, так решил потом Левенталь, — ощупала языком его лоб и щеки. Это ощущение он запомнил на всю жизнь — нежные, едва уловимые прикосновения, как от паутины, на которую натыкаешься в лесу, пробираясь между деревьями. И еще — еле различимый свист. (Или он придумал насчет свиста?)

Левенталь пролежал очень долго. Правая рука затекла, и он не мог ею пошевелить. Когда же он наконец решился открыть глаза, змеи рядом не было.

Тогда он схватил в охапку свои вещи и припустил домой, выбирая места, где трава была пониже и пореже.

Левенталь встряхнулся, отгоняя прочь неприятные воспоминания. За это время значки успели сложиться в длинное, пугающее слово из девяти букв.

Он будто отгадывал кроссворд: «по горизонтали. Слово из девяти букв, означающее фатум, злую судьбу, обусловленную отрицательным поступком».

Гибельный РОК.

Слово, сложившееся на странице, гласило: ПРОКЛЯТИЕ.

ПРОКЛЯТИЕ. Страшное и неотвратимое, как РОК, закравшийся в середину этого слова.

Левенталь в ужасе захлопнул тетрадь. Это было интуитивным действием, безусловным, как инстинкт самосохранения.