Шеридан

«Совершенно согласен с вашим величеством, — отвечал принц. — Должно быть, жить так — смертная скука; ну, что может быть более удручающим, чем непременное участие в церемониальной процессии через приемный зал в гостиную; предписание этикета ни с кем не заговаривать первой; обязанность занимать время от времени место в королевской карете вместе с пятью другими дамами в широких кринолинах, по крайней мере дважды в год шить себе новый придворный наряд да высиживать долгие часы в боковой ложе во время королевских представлений, нагоняя своей церемонностью зевоту на соседей?»

«Скажи мне, Джордж, может, фрейлина делает не только все это, но и кое-что еще?» — спросила королева со значением.

«Ну конечно, — откликнулся принц, — она бесплатно посещает спектакли, концерты, оратории; бесплатно лечится у придворных врачей и бесплатно получает у аптекарей лекарства».

«Но ты забыл упомянуть еще кое-какие ее действия, весьма существенные», — сказала королева.

«Вполне возможно, — заявил принц, — действия фрейлины никогда не являлись предметом моего образования».

«Ну что ж, тогда я тебе напомню, — продолжала королева, — тем более что ты познакомился с этими действиями совсем недавно. Ты правильно сказал, что фрейлина ходит на спектакли, концерты и оратории бесплатно, но ты забыл добавить, что она к тому же ходит на свидания при луне с молодыми принцами — интересно, это тоже бесплатно?»

Принц свободно говорил по-французски, по-итальянски и по-немецки, хорошо знал классиков и питал любовь — показную — к искусству и литературе. Вкус у него был не вполне безупречен: слишком уж тяготел принц к цветистому и кричащему. Но если учесть, что у его отца вкуса не было вовсе, он выигрывал от сравнения с королем, и его вкус почитали за эталон. Он любил развлечения на открытом воздухе и прекрасно сидел в седле. Он метко стрелял, превосходно фехтовал, а при случае умело пускал в ход кулаки. Ему нельзя было отказать в храбрости — он смело глядел в лицо смерти. «Вот она, смерть, дружок», — приговаривал он, находясь на краю гибели. С другой стороны, ему было непереносимо все, что препятствовало исполнению его капризов. Вдобавок к тому он лгал на каждом шагу, оправдываясь тем, что так уж его воспитали. «Вы знаете, я неправдив, — заявил он однажды, — и братья мои — тоже лжецы. Дело в том, что королева с раннего детства приучала нас говорить двусмысленно».

Для лондонского общества, по горло сытого скукой, царившей при дворе первых трех Георгов, этот юный принц, рожденный на английской земле, воспитанный в Англии и говоривший по-английски без вестфальского акцента, стал принцем-душкой. Принц Уэльский был и впрямь восхитителен: высокий, хорошо сложенный, с красивым мужественным лицом, он уступал по красоте разве что герцогу Йоркскому, которого называли новым Аполлоном. И даже много-много лет спустя, в 1829 году, мадам дю Кайля, фаворитка Людовика XVIII, была поражена красивыми чертами его лица, его «belles jambes et sa perruque bien arrangee — ses belles manieres»[45]. Менуэт он танцевал лучше всех своих сверстников. Ему завидовали все щеголи. Все красавицы хотели бы иметь такую очаровательную улыбку, как у него, а его поклон был, несомненно, самым царственным поклоном во всей Европе.

Принц был своим человеком среди франтов и денди. Первый его выход в свет произвел сенсацию: на туфлях принца сверкали пряжки нового фасона. Эти пряжки были его собственным изобретением и отличались от всех применявшихся ранее пряжек тем, что имели дюйм в длину и целых пять дюймов в ширину, спускаясь почти до подошвы по обе стороны стопы. Когда он впервые появился в палате лордов, на нем был камзол из черного бархата, богато расшитый золотыми и красными блестками, на красной атласной подкладке. Он носил туфли с красными каблуками; волосы у него были тщательно расчесаны на обе стороны и завиты, а сзади красовались два маленьких завитка. Шитье простого кафтана нередко обходилось принцу, после многочисленных переделок и, следовательно, столь же многочисленных поездок портного Дэвидсона из Лондона в Уиндзор, фунтов в триста.

Принц Уэльский был занимательным собеседником, большим говоруном и охотником посплетничать. В людях он выше всего ценил умение держаться с ним почтительно, но без подобострастия, и способность развлекать его. Он любил музыку, хорошо пел и играл на виолончели под аккомпанемент фортепьяно. С одинаковой похвалой отозвался он об игре соперников Кросдилла и Черветто[46], заметив, что «в исполнении Кросдилла чувствуется солнечный пламень и блеск, тогда как исполнение Черветто, нежное и лиричное, напоминает лунный свет». Принц часто бывал в опере, увлекался камерной музыкой и покровительствовал многим музыкальным обществам. Джиардини, человека весьма достойного, сказавшего про принца Уэльского, что это музыкант среди принцев и принц среди музыкантов, следовало бы объявить льстецом, если бы в этой фразе не подразумевалось с тонким юмором, что это лесть-издевка.