Когда в результате банкротства, которое он потерпел в 1800 году, Шеридана выдворяли из его дома на Хертфорд-стрит, предварительно описав за долги все его имущество, чиновник суда шерифа Постанс предложил бывшему хозяину забрать с собой любую вещь, которая ему особо нужна или дорога как память. «Нет, нет, спасибо, любезнейший, — говорит Шеридан. — Раз уж дело дошло до этого, пусть пропадает все. Ничего мне не надо. Увы, мои привязанности к вещам притупились, и я прощаюсь со всем своим имуществом». С этими словами он надевает шляпу и идет к дверям. На пороге он останавливается, словно его осенила неожиданная мысль. Обернувшись к Постансу, он восклицает: «Знаете, я вспомнил одну вещь, которую мне действительно хотелось бы сохранить, и, если это не задевает ничьей чести, я воспользуюсь вашей добротой». Постанс кивает в знак согласия, и они с Шериданом вновь поднимаются по лестнице. Шеридан проходит в библиотеку и, взяв старый, потрепанный фолиант, говорит: «Это единственное, что я хочу унести с собой». Сунув книгу под мышку, он опять направляется к выходу. Постанс, полагавший, что Шеридан возьмет что-нибудь из ценных вещей, спрашивает его о причине такого выбора. «Эта книга, — отвечает Шеридан, — принадлежала моему отцу, а я читал и перечитывал ее всю свою жизнь». Заинтересовавшись, судебный пристав бросает взгляд на титульный лист книги: оказалось, Шеридан забрал первое издание Шекспира.
У входа в дом Шеридана обычно томятся кредиторы, которые на чем свет стоит клянут запертые двери и должника-хозяина. Всем известно, что он по уши залез в долги. Случается, мясник забирает баранью ногу, уже положенную в горшок, потому что повар Шеридана присваивает деньги, выданные на покупку баранины, чтобы таким образом взыскать с хозяина задолженность по жалованью. Как-то раз один из кредиторов, к собственному удивлению, застает Шеридана при деньгах. Однако тот принимается заверять его, что деньги эти предназначаются для уплаты долга чести. Тогда кредитор сжигает у Шеридана на глазах его долговую расписку, заявляя, что теперь он считает долг Шеридана долгом чести. Шеридан тут же отдает ему долг.
Если с утра к нему являются несколько назойливых кредиторов и не желают уходить, Шеридан отдает распоряжение, чтобы их провели в какую-нибудь отдаленную комнату, спрашивает, закрыли ли за ними двери, и ускользает из дому. Однажды он сломя голову сбегает по лестнице, но дорогу ему преграждает Фозард, содержатель платной конюшни, которому хорошо известны все уловки Шеридана, и требует вернуть ему долг. Шеридан клянется, что денег у него нет. Тогда Фозард настаивает, чтобы Шеридан вернулся вместе с ним в свой кабинет и просмотрел у него на глазах свою почту. И конечно же, в нераспечатанных пакетах обнаруживаются 350 фунтов стерлингов, присланные в порядке очередных платежей. «В рубашке вы родились», — говорит Шеридан, вручая Фозарду всю эту сумму, большую, чем его долг. «Счастливчик вы, Фозард, повезло вам на этот раз», — произносит он выходя.
И вот Шеридан на улице. Конечно, теперь он сильно опаздывает. Надо взять наемный экипаж. Вот только как потом расплатиться? А, там увидим! Шеридан останавливает проезжающую мимо карету и в течение трех часов ездит из одного места в другое. Да, никак, это Ричардсон шагает в толпе? «Дорогой мой, забирайтесь ко мне, я вас подвезу!» Так, а теперь поскорей завязать жаркий спор. Ричардсон вскоре начинает горячиться, выходит из себя. Шеридан притворяется рассерженным и обиженным. «Я не могу оставаться в одной карете с человеком, который позволяет себе такие выражения». С этими словами наш хитрец дергает каретный шнурок и выскакивает наружу. Ричардсон, все еще кипятясь, что-то кричит ему вслед через окно, затем с выражением торжества откидывается на сиденье, не подозревая, какую солидную сумму придется ему уплатить за проезд.
Смит спрашивает старого слугу Шеридана, можно ли что-нибудь предпринять, чтобы вызволить его патрона из денежных затруднений. Эдуарде же рассказывает ему в ответ, что на днях он обнаружил в щелях оконной рамы в спальне Шеридана скомканные банкноты: оказывается, подпивший гуляка, воротясь домой поздно ночью, понапихал их туда из карманов, чтобы не дребезжало стекло.