Шеридан

Затем в бой бросается и Фокс, а за ним и его верные соратники. Берк склоняется к полному и окончательному разрыву. Однажды, выступая в палате в отсутствие Берка, Фокс наносит жестокую обиду своему старому другу: мало того, что он произносит целый панегирик Французской республике и подвергает осмеянию наследственные звания и титулы как изжившие себя нелепости, он ранит авторскую гордость Берка, насмехаясь над одним из красивых пассажей его «Размышлений о французской революции». Берк рассчитывает ответить на эту речь 15 апреля 1791 года. Однако Фокс не только предвосхищает Берка, взяв слово первым, но и причиняет Берку новую обиду: расточает восторженные похвалы конституции, недавно принятой во Франции. Он называет ее «самым колоссальным и величественным зданием свободы, которое было воздвигнуто на фундаменте честности и неподкупности когда бы то ни было и где бы то ни было». Не успевает Фокс сесть, как встает для ответа Берк. Увы, время уже позднее — три часа ночи, и Берк, прерываемый доносящимися с обеих сторон палаты противоречивыми возгласами: «К порядку!», «К порядку!», «Правильно!», «Правильно!», «Регламент!», «Регламент!», «Регламент!» — вынужден сдержать поток своего красноречия, но отнюдь не свое негодование. Подобные сцены, горько жалуется он, могут происходить лишь на политических сборищах соседней страны.

Наконец 21 апреля Берку предоставляется возможность выступить с ответной речью. Берк намерен пустить в ход все свое красноречие, всю свою эрудицию, весь свой обличительный пыл, чтобы опорочить принципы французской революции и унизить ее поклонников в Англии. Вигам становится известно об этом. Если Берк осуществит свое намерение, это неизбежно положит конец его долговременному альянсу с вигами и его личной дружбе с Фоксом. Поэтому Фокс приходит к нему домой на улицу Королевы Анны в надежде отговорить его от всей этой затеи. Берк, сердечно приняв гостя, спешит поведать, что, как ему рассказывали, король недавно очень благожелательно упомянул его, Фокса, имя; больше того, доверительно сообщает ему аргументы, которые собирается привести в своей речи. Вместе с тем Берк совершенно убедил себя в том, что он призван выполнить высокий долг перед своей страной, и остается глух к увещаниям Фокса. Больше они никогда не встречаются в домашней обстановке. По окончании разговора они рука об руку направляются в палату общин — это их последняя совместная прогулка.

Окончательный разрыв происходит 6 мая 1791 года. Берк исполнен решимости вразумить своих сограждан, предостеречь их против опасности подражания примеру французов. В палате общин, заседающей в качестве комитета, обсуждается Квебекский билль (законопроект о предоставлении конституции провинции Квебек), и правила процедуры допускают известную широту тематики выступлений в ходе общих прений. Дело идет, утверждает Берк, о создании новой конституции для французской колонии, находящейся под английским управлением; так неужели же, вопрошает он, мы станем разрабатывать эту конституцию в соответствии с духом пресловутого Национального собрания? Но тут же его речь прерывают криками «регламент!». Фокс заявляет, что вряд ли высказывания Берка можно считать нарушением регламента, поскольку сегодня, по- видимому, для ораторов предусматриваются привилегии и Берк мог бы с таким же успехом трактовать о «системе правления индусов, о государственном устройстве Китая или Турции либо о законах Конфуция». Все громче звучат возгласы протеста. Раздаются шиканье, гиканье, свист. Поняв намек своих вожаков, их последователи прерывают выступление Берка не меньше восьми раз. С видом невыразимого презрения Берк швыряет им в лицо восклицание обезумевшего Лира:

«Все маленькие шавки, Трей, и Бланш,
И Милка, лают на меня. Смотрите»[70].

Какое-то время дискутируется вопрос о том, имеют ли высказывания Берка отношение к делу. Однако антагонистические политические страсти, распирающие грудь обоим главным действующим лицам, властно требуют выхода. Поэтому споры по процедурному вопросу мало-помалу стихают, и взоры всех присутствующих устремляются на Берка и Фокса.

Вначале Берк говорит довольно спокойно, но к концу его речи слушатели становятся свидетелями взрыва бурных чувств, прорвавшихся наружу каскадом несдержанных и пылких слов. Посреди этой тирады он, вдруг оборвав себя на полуслове, оборачивается к спикеру и говорит: «Нет, достопочтенный Фест, я не безумствую, но говорю слова истины и здравого смысла»[71]. В разгар своих рассуждений о различиях между английской конституцией и французской Берк с гневом обнаруживает, что Фокс уходит, — как видно, выполняя свою угрозу покинуть палату. Вслед за Фоксом поднимаются со своих мест и его последователи. Но тревога оказывается ложной. Фокс тотчас же возвращается, жуя апельсин.