Шеломянь

И не стоит скептически ухмыляться, дорогие мои. Да, это триумф! Речь шла о том, кто в доме хозяин, кикимора или?.. Оказалось, что – или. Да и правда, что же тут уточнять. В доме хозяин один. Домовой.

– Тайничок я нашел, – сообщил Храпуня значительно. – Интересный такой тайничок. Дело так было. Прошлым летом, на Купалу, ребята меня позвали на речку… э-э-э… вечерять. Да… В общем, там я и уснул, у кувшинчика. Да… А время-то шло к полуночи. И вот, просыпаюсь я от холода и неудобства, а уж во рту… такой вот кисель прокисший или что-то вроде… Да. Сую я под себя руку; надо же узнать, что в бок тычется! И тут – мать моя, была ли ты на свете! Спал-то я на папоротнике, он, родимец, и зацвел, подо мной прямо! У меня весь кисель из рота прямо в подпузье и ухнул! Да…

– Папоротник не цветет, – заметил княжич. – Сказки…

– Ага, сказки, – обиделся домовой. – Я сам – сказка!.. Говорю ведь, зацвел, родимец, и пестиком так и тычется в меня, будто хочет чего. Я его сразу в кулачок и тянуть! А он упирается, словно там, в земле, у него не тоненькие корешки, а руки с когтями. Но я-то сильнее, мужчина как-никак!

– Славный ты мой, – ласково пропела кикимора.

– Словом, вытащил я его и думаю, ну а дальше-то что? Говаривали, что тому, у кого такой цветок есть, любой клад откроется. Но видеть сокрытое он будет лишь до того часа, когда заберет один из кладов, а после дар уйдет. И вижу я – как светильники зажигаются в ночи, и много их так… как вшей на нищем, скажем. И чую – это все клады, и поди попробуй узнай, какой из них богатый, а где просто собачка кость закопала на черный день и забыла про это. Тоже ведь – клад…

Рассказывая, домовой гримасничал, пытаясь показать все эмоции, обуревавшие его в то время. Он то замирал на месте, то начинал прыгать по наковальне, изображая свои действия. Владимиру это напоминало скоморошьи представления, и воспринимать происходящее серьезно не получалось.

– Терпел я, в общем, два дня и три ночи. Дивно, сколько же всего спрятано в земле-матушке. У городских ворот есть места, где ночами я видел целые поляны, светившиеся на местах зарытых в землю сокровищ. Наверно, купцы при въезде в Путивль приберегали часть выручки, но с городом ведь как – войти просто, а вот выйти целым или хоть живым… Я уж веточки ставил, где пятен было особенно много. Только потом все забыл, где и чего ставил…

– Все потому, что скрывал, тайну все хранил, – это опять влезла кикимора. – Нет, чтобы близкому существу все рассказать, все бы запомнили, все бы выкопали!

– Молчи уж лучше, – отмахнулся домовой. – Короче, на третью ночь я решился. У рва, который опоясывает монастырь, заметил я большое пятно. А чернецы, известное дело, на богатство жаднее, чем Ярило на женщин. И решил я, что игумен припас собирает на черный день. Был я раз в их соборе, на вино позарился, говорили, что сладкое оно, а оно – дрянь!.. Игумен проповедь говорил, что, мол, Богу надо дать свое, а людям – свое. Я и порешил, что домовому тоже бы надо своего не упустить, открылся вот ей, чтобы порадовалась моей удаче…

– Скажи лучше, чтобы носильщика не искать!

Лисья мордочка кикиморы растянулась в ехидной улыбке, остренький красный язычок скользнул по тонким губам.

– Чего ж его искать, – степенно заметил Храпуня. – Он же долю потребует. Короче, к полуночи мы и пошли. Заступ взяли, чтобы сподручней было землю рыхлить…

– Какой заступ? – с подозрением спросил Кий.

– Чего уж тут, – затараторил домовой. – Жалко стало, что ли? Все равно он у тебя ржавел.

– И ручка гнилая была, – пожаловалась кикимора.

– А ножичек сапожный вам не был нужен? – с интересом спросил Кий.

– Ножичек? Какой? Этот?.. Уже нет, не нужен, благодарствуем!..

– А может…

– Ладно вам, – прервал княжич этот разговор, грозивший затянуться до вечера. – Что было дальше, Хозяин? Признаться, меня заинтересовала твоя история.

– Среди немногих свойств, которые примиряют меня с человечеством, на одно из первых мест ставлю интерес к истории, – неожиданно философски заметил домовой. – А еще – страсть к хмельному, без чего о многом слушать невозможно, ибо противно… А история моя подходит к самому интересному. Копали мы, значит, полночи, так что я, признаться, подумал, что папоротник меня морочит. Но клад был на месте, но только пользы от него нам было на курий чих.

– Домовому не нужно золото? – не поверил кузнец.

– Знамо дело, нужно. Только вот с кладом промашка вышла, увы.

– Промашка – мало сказано, – заметила кикимора. – Дурость вышла, сладкий ты мой.

– Молчи, женщина, – нежно ответил Храпуня. – Поленом пришибу!.. Да… А раскопали мы в ту ночь могилу. Никак не пойму только, отчего так схоронили человека; никогда не слышал о подобном погребальном обычае. Сами представьте, просмоленный сруб, чтоб влага, значит, не взяла, и в нем скелет да книги со свитками. И все это брошено как попало, словно при похоронах торопились, как на пожаре. И еще одна странность. Да… Переплеты нескольких книг были погрызены крысами, и откусанные куски кожи валялись там же, неподалеку. А нет ни крысиных костей, ни следов норы. Вот ведь как.