Шеломянь

Это подействовало. Мечник осмысленно поглядел на державшего его боярина, затем, с явным опасением, на князя. Раз с опасением, точно пришел в себя, подумал Кочкарь.

– Что за позор и насилие? – спросил он.

– Не знаю, – растерянно сказал Авдей. – Такое со мной впервые…

И здесь – лицо Авдея отекло, словно свеча, оставленная на ночь. Радужная оболочка глаз потемнела, неестественно расширились зрачки, челюсть отвисла, зримо удлиняя форму черепа. Поменялся и голос, став глухим и одновременно скрежещущим, как жернова внутри мельницы.

– Долг за тобой, князь! И за него ответишь. А не сам – родственники расплатятся! До седьмого колена платить будут!

Святослав Всеволодич узнал наконец голос. Голос арабского колдуна, безумного Абдула Аль-Хазреда.

С мерзким хрустом распахнулся рот мечника Авдея, раздирая лицевые мышцы, и голова запрокинулась назад, подобно крышке кувшина. Из широкого сине-красного отверстия, открывшегося князю и боярину, со всхлипом показалось нечто темное с булатным отливом.

Мертвый Авдей рухнул на пол, но прежде из его горла вырвался большой черный ворон. Он сделал круг под потолочными балками и, разбив свинцовый переплет слюдяного окна, полетел к югу.

Туда, где во многих днях конного пути, затаился в болотных испарениях город Тмутаракань.

Тмутараканский священник Чурила молился в те дни чаще, чем обычно. Город менялся на глазах, и перемены эти были в плохую сторону.

Не прерываясь на ночь, только зажигая многочисленные факелы и светильники, жители Тмутаракани торопливо возводили каменную стену вокруг древнего святилища. В поисках редкого в Меотийских болотах твердого камня уже разломали местную синагогу, забив кольями возмутившегося раввина. В хазарских кварталах жители спешно создавали отряды самообороны для защиты от беспричинных погромов.

Чурила понимал, что настает очередь Михайловской церкви, где он служил дьяконом. Каменной постройки ближе к древнему святилищу не было, а безумие, проникшее в души многих тмутараканцев, задавило страх перед святотатством.

Чурила молился Богу, надеясь только на его поддержку, ибо силы человеческие были здесь недостаточны.

Неведомый бог, чей истукан недавно перетащили из угла святилища на почетное место в центре, этих молитв не слышал.

Его прислужники не столько молились, сколько приносили жертвы.

Лучшая жертва – подобие жертвующего.

Человек, с точки зрения неведомого бога, должен был приносить в жертву себя.

В крайнем случае – другого человека.

9. Зона солнечного затмения. 1 мая 1185 года

Весна в том году так и не пришла.

После долгой зимы, иногда слякотной, но чаще холодной, как взгляд госпожи на холопа, – конечно, если раб хлипок и дурен собой – сразу, без предупреждения и долгой подготовки, пришло лето. Безумец Ярило проспал свое время в приторно-теплом багрянце мира мертвых, и листья на деревьях, травы в степи и ростки на полях полезли вверх, к солнцу, без благословения красивого бога с жестокими остановившимися глазами. Причем неплохо полезли, что, разумеется, еще больше уверило новообращенных христиан на Руси в слабости и никчемности языческого пантеона.

Уже в середине апреля реки, соревнуясь между собой, которая быстрее, вскрылись ото льда. Бурный разлив скоро смыл в низовья прежде скованный морозом хлам, реки присмирели, виновато втянувшись обратно в границы своих берегов, и только раскисшие поймы не желали снова становиться иссохшими и безжизненными. На поиски первой, самой свежей и сочной зеленой травы потянулись сайгаки, тревожа нежащихся в теплой грязи кабанов. Жирные тупые дрофы с неприятным визгом, заменяющим у них птичье пение, сбивали на взлете концами крыльев высохший за зиму камыш.