Шелковый путь. Дорога тканей, рабов, идей и религий

Тем не менее, пока сгущались тучи в первые месяцы 1914 года, угроза казалась незначительной. «Я никогда не видел столь спокойных вод, – писал Артур Николсон в мае, – с тех пор как я работаю в Министерстве иностранных дел»[1323]. Год обещал быть урожайным. В январе сотрудники компании Ford Motor отмечали увеличение заработной платы в два раза, что стало результатом повышения уровня продаж и внедрения инновационных методов производства. Врачи собирались изучать последствия первого успешного непрямого переливания крови, проведенной в Брюсселе, на основе изучения передовой работы по использованию цитрата натрия и антикоагулянта. В Санкт-Петербурге люди были встревожены лесными пожарами. Густой черный дым сделал атмосферу еще более гнетущей, чем обычно. В Германии жители Фюрта в северной Баварии были просто в экстазе от победы местной команды в напряженном матче с сильной командой VfB Leipzig. Они победили, забив гол в дополнительное время, и впервые в истории стали чемпионами. Их тренер, англичанин Уильям Таунли, стал героем. Согласно английской поэтессе Элис Мейнелл, благоволила даже природа: начало лета 1914 года было идеальным, ожидался богатый урожай; луна за луной «были упоительно сладки», а «щедрый урожай оттягивал ветви»[1324].

В Британии не было ощущения близящейся неминуемой конфронтации с Германией. Академики Оксфордского университета собирались чествовать немецкую культуру и интеллект. Университету был преподнесен в дар огромный портрет кайзера Вильгельма, после присуждения правителю Германии почетного звания доктора гражданского права в 1907 году[1325]. Ближе к концу июня 1914 года, едва ли за месяц до начала враждебных действий, ведущие светила города собрались, чтобы наблюдать за процессией выдающихся немецких деятелей, которые должны были получить почетные степени. Среди аплодирующих процессии, направляющейся в Шелдонианский театр в самых красочных нарядах, были герцог Саксен-Кобург-Готский, композитор Рихард Штраус и Людвиг Миттейс, эксперт по римскому гражданскому праву. Почетные докторские степени были вручены герцогу Вюртембергу и принцу Лихновскому, послу Германии в Лондоне[1326].

Через 3 дня Гаврило Принцип, юный идеалист, которому не было и 20, выпустил две пули из пистолета по машине, которая проезжала по улицам Сараево. Первая пуля не попала в намеченную цель, поразив в живот и смертельно ранив эрцгерцогиню Софию, которая сидела на заднем сиденье машины вместе со своим мужем. Вторая пуля достигла цели и убила Франца Фердинанда, наследника трона Австро-Венгерской империи. После этого мир изменился[1327].

Современные историки часто фокусируются на «июльском кризисе» – неделях, которые последовали за этим, и упущенных возможностях мира, или на том, что многие давно опасались вспышки враждебности. Недавние исследования подчеркнули, что к войне привела не бравада, а недопонимание. Это был кошмарный сценарий. Как заметил один из историков, «главные действующие лица 1914 года были лунатиками: они смотрели, но не видели, были одержимы желаниями и все же оказались слепы к ужасной реальности», которую они же и создали[1328]. К тому времени как сэр Эдвард Грей понял, что «огни гаснут по всей Европе», было уже слишком поздно[1329].

Некоторое время после убийства возникали опасения насчет России, которые в итоге привели к войне. В случае Германии возымело действие широко распространенное мнение в отношении восточного соседа, и это сыграло решающую роль. Кайзеру неоднократно повторяли его генералы, что угроза, которую представляет Россия, становится все больше и больше, пока ее экономика продолжает расти[1330]. Примерно такие же настроения царили в Санкт-Петербурге, где у высшего командования сложилось мнение, что война неизбежна и чем скорее начнутся военные действия, тем лучше[1331]. Французы были слишком взволнованы. Они уже давно пришли к выводу, что следует быть осторожными и разумными в своих действиях как в Санкт-Петербурге, так и в Лондоне. Они собирались поддерживать Россию[1332].

В Британии опасались того, что произошло бы, если бы российская политика пошла по другому пути. Как бы то ни было, к началу 1914 года в Министерстве иностранных дел уже звучали разговоры о заключении союза между Британией и Германией, чтобы притормозить Россию[1333]. Постепенно противостояние превращалось в кризис, и дипломаты, генералы и политики пытались понять, что предпринять дальше. К концу июля дипломат Джордж Кларк, находящийся в Константинополе взволнованно отмечал, что Британия должна сделать все, что угодно, чтобы примириться с Россией. В обратном случае, как говорил он, она столкнется с такими последствиями, при которых «само существование нашей империи будет под угрозой»[1334].