Шелковый путь. Дорога тканей, рабов, идей и религий

Миссия под предводительством Игнатьева принесла свои плоды. За 15 лет, прошедших с окончания Крымской войны, Россия заполучила сотни тысяч квадратных километров, не имея необходимости прибегать к силе. Экспедиции с грамотным руководством, а также дипломатическое давление на Китай позволили значительно продвинуться на Дальнем Востоке «за короткий период в 10 лет», по словам одного опытного наблюдателя, отраженным в его докладе Министерству иностранных дел в Лондоне в 1861 году[1228].

Вскоре после этого под влияние России попали земли южных степей наряду с городами-оазисами, находящимися в самом сердце степи. В конце 1860-х годов Ташкент, Самарканд и Бухара, так же как и процветающая Ферганская долина, стали «протекторатами», или вассалами, Санкт-Петербурга. Это стало прелюдией к полному поглощению и вливанию в империю. Россия строила свою собственную торговую и коммуникационную сеть, которая теперь соединяла Владивосток на востоке с границами Пруссии на западе, порты Белого моря на севере с Кавказом и Центральной Азией на юге.

История не была полностью позитивной. Хотя столь необходимая программа модернизации была запущена в течение десятилетия после окончания Крымской войны, по мере роста России росли и ее потребности. Генерирование денежных средств для финансирования преображения империи стало постоянной проблемой, которая привела к принятию неловкого решения отказаться от Аляски по геополитическим и финансовым причинам[1229]. По мере того как росли опасения Британии по поводу изменений в России, в Лондоне принялись разрабатывать способы, как остановить волну и отвлечь внимание России.

16. Путь к войне

В конце XIX века уверенность России резко возросла. Вскоре после этого все сосредоточились на отмене положений о Черном море в Парижском договоре. Одна за другой канцелярии по всей Европе приходили к выводу о необходимости пересмотра всего договора в целом и удаления из него соответствующих положений. Оппозиции практически не было. Однако было одно исключение – Лондон. Зимой 1870 года копия циркуляра с предложением отказаться от указанных положений, представленного Кабинету министров Британии, просочилась в прессу Санкт-Петербурга вместе с известием о том, что это предложение было категорически отвергнуто в Лондоне. Усилия князя Горчакова, направленные на урегулирование вопроса в России, вызвали вопли ярости в британской прессе[1230].

Позиция, избранная газетой Spectator, была типичной – потрясение и негодование. Попытки России пересмотреть условия подобны проискам дьявола, заявлялось в газете, «мир еще не видел более смелого и открытого неповиновения европейскому праву, нормам международной морали и британской политики, чем в этом предложении России»[1231]. Предложение отказаться от некоторых положений убедило многих, что война неизбежна, а у Британии нет другого выбора, кроме как использовать силу, чтобы сохранить ограничения, наложенные на Россию. Эта реакция просто ужасна, как писал Джон Стюарт Милл в письме в The Times; ответные ходы могут быть провокационными, но они не должны вести к военному конфликту. Даже королева Виктория согласилась с этим, отправив телеграмму министру иностранных дел, лорду Гранвилю: «Можно ли намекнуть крупным изданиям, – писала она, – воздержаться от пробуждения духа войны?»[1232]

Такая тревога была вызвана не только беспокойством по поводу Черного моря, но и общим волнением по поводу России, которая продолжала наращивать силу. Поскольку Британия не могла вести военные действия и имела крайне плохие карты на руках, у нее не было другого выбора, кроме как уступить, что привело к едким переговорам между премьер-министром Уильямом Гладстоном и харизматичным представителем Палаты общин Бенджамином Дизраэли. Россия получила то, что хотела, а именно свободу поступать на побережье так, как ей хочется, а также размещать в портах Крыма и по всему северу Черного моря свои военные корабли. В Санкт-Петербурге, по словам очевидца из Британии, это было встречено с ликованием. Это был «триумф» для России. Царь Александр II, который, как говорят, был «вне себя от радости», приказал распевать в часовне Зимнего дворца Te Deum’ перед службой в храме святых апостолов Петра и Павла «некоторое время, с признаками глубокого волнения»[1233].