Шелест гранаты

Исполнитель с красивым, сильным голосом, но, судя про всему — молодой, осознал: надо донести до слушателя пафос преодоления, показать, что и самое дорогое личное в случае необходимости должно быть отринуто ради государственного. Но не был закален певец в разведках, под ливнями вражеского свинца, и собственный его опыт преодоления, по-видимому, исчерпывался случаями, когда скованный запором организм изо всех сил сопротивлялся дефекации. Обертоны, характерные для этой ситуации, вызвали неосознанные ассоциации у всех присутствовавших.

«Срут на все, что для нас свято, говномерзавцы!» — кивнул в сторону захлопнувшейся за «часовыми» двери один из спортсменов и, без какой-либо паузы, добавил: «Пас!»

«Ничего, обтечет — и все путем!» — развеял кручину другой и с силой ляпнул о стол карту, дав понять, что вистует втемную. В этот момент радиоточка грянула удалую мелодию танца «Яблочко», который исполняли плясуны флотского ансамбля. Вистующий затянул таким голосом, что впечатления от только что обсуждавшегося образа обесцветились, отошли в тень:

Эх, яблочко,
Да сбоку — зелено,
Дайте мне наган —
Шпокну Ленина…

Возникли подозрения, что и здесь не обошлось без сигнала подсознания: незадолго до описываемых событий гипсовая статуя упомянутого персонажа на центральной площади городка была обезглавлена пьяным вандалом, (его через неделю нашли и дали отсидеться в течение семи лет). Такая редакция популярной песни была небезопасна для барда, тем более что за пару лет до того авангард советской молодежи — ленинский комсомол — с позором исторг его из своих монолитных рядов. Его, как обладавшего громким, хотя и омерзительного тембра голосом, назначили в «группу скандирования» на конференцию. Он притомился слушать всю ту ахинею, которая в течение нескольких часов неслась из президиума и с мест и, когда «фанера» метнула «Интернационал» во вставший в едином порыве он, в полном соответствии с полученными инструкциями, заорал: «Ленин! Партия! Кам-са-мол!», вложив, однако, в этот вопль столько накопившейся дурной энергии, что сидевшая в президиуме секретарь (или секретутка? Не знаю, как правильно) райкома шепнула вожаку институтских комсомольцев: «Ваш человек во втором ряду — пьян!» Дальнейшее последовало автоматически, потому что вожак, хотя и не был сволочью и знал о ложности обвинения, был в курсе склочного характера секретутки и ее привычки проверять исполнение своих руководящих указаний.

Несколькими годами позже глашатай, посчитав себя обиженным, послал в известном направлении весь институт. Ну, если точнее, мог бы — весь, при благоприятном стечении обстоятельств. Получив в бухгалтерии расчет и «раздавив» с приятелями отвальную, он взял телефонный справочник, и, набирая подряд номера, рекомендовал каждому абоненту:

— Товарищ А?

— Да, слушаю вас…

— Пошли вы на хер!

Следовал быстрый отбой, и рекомендация повторялась вновь.

Метод содержал «изюмину», но реализовать его в условиях, когда все разговоры прослушивались, было затруднительно. Через несколько минут отключенный телефон замолчал. «Посылатель» весьма ускоренным шагом двинулся к проходной и успел ее миновать. С повторным включением телефона у начальника отдела были значительные трудности…

…Трибуна все эти политически дурно пахнувшие перипетии обошли стороной: карты он, следуя заветам Ильича, презирал, в любви также придерживался строгих нравственных принципов, а потому в одиночку алкашествовал в своем «нумере»…

…Примерно через час под окнами нашей гостиницы раздался мат, топот ног и клич знакомого голоса: «Ребята! Ребята!». Мы выбежали из гостиницы и от рева Трибуна: «Я — ОСВОД[41]!!! Да я вас всех пополам перережу!!!» застыла кровь в жилах не только у нас: шобла местных расползлась, как говно на вешнем дожде.

С раскрытым ножом, Трибун попытался неправильными зигзагами преследовать позорно ретировавшихся, но вскоре силы остались лишь на сопровождение убегавших раскатами мата. Наш ученый, с разбитыми очками и окровавленным носом, поведал о том, как оригинальные изделия вызвали подозрения окрашиванием пальцев, простыней, но паче — соответствующих органов в счастливые детские цвета: за пару часов в крем существенно диффундировали из резины красители. Ссылки на го, что «это — китайские» девушки не сочли убедительными. «Икспидиция» закончилась выдворением из покоев, но — без задушевно приготовленного к употреблению спирта. Главный лозунг момента: «Спасти народное добро!» был с неодобрением встречен местными, вниманием коих женское общежитие тоже не было обделено.