Шекспир. Жизнь и произведения

Общечеловеческая способность к любви или к ненависти по какой-нибудь вполне определенной причине умалила и унизила бы превосходство, которое Яго достигает в злобе. Под конец ему угрожают пыткой, так как он не хочет сказать ни слова в объяснение или оправдание. Непреклонный и гордый, он, наверное, и в пытке не разомкнет своих уст, но он и не мог бы дать настоящего объяснения. Он медленно и настойчиво отравлял душу Отелло. Мы можем проследить действие яда на простодушного мавра и видим, как сам тот факт, что процесс отравления удается, все более и более ожесточает и опьяняет Яго. Но откуда яд проник в душу Яго, об этом было бы нелогично спрашивать, да и сам он не может на это ответить. Змея ядовита по природе и производит яд, как шелковичный червь свою пряжу, как фиалка свое благоухание.

Незадолго до окончания драмы (III, 2) встречается обмен репликами, принадлежащим к самым глубоким репликам в пьесе и дающим ключ к недоумению, овладевающему Шекспиром в эти годы при виде злобы и при его исследовании силы зла.

Эмилия, бывшая свидетельницей того, как Отелло разразился бешенством против Дездемоны, говорит ей:

…Я дам себя повесить,
Коль клеветы такой не распустил
С желанием добыть себе местечко,
Какой-нибудь презренный негодяй,
Какой-нибудь бездельник, подлипала,
Какой-нибудь подлейший, льстивый раб!
Да, это так, иль пусть меня повесят!
Яго.
Фи, да таких людей на свете нет!
Не может быть!
Дездемона.
А если есть такие Прости им Бог!
Эмилия.
Нет! Виселица пусть
Простит! Пусть ад его все кости сгложет!

Все три характера как бы высечены резцом в этих кратких репликах. Но реплика Яго самая знаменательная из них. «Таких людей на свете нет! Не может быть!» — вот та мысль, под сенью которой он жил и живет, мысль: другие не верят, что подобные вещи существуют.

Здесь мы снова встречаем у Шекспира гамлетовское изумление перед злом как парадоксом, и встречаем то же косвенное обращение к читателю, выступившее в «Гамлете» и «Мере за меру», повторяющееся теперь уже в третий раз: не говори, не верь, что это невозможно! Вера в невозможность того, что на свете существуют злодеи, есть жизненное условие для такого короля, как Клавдий, такого правителя, как Анджело, такого офицера, как Яго. Отсюда слова Шекспира: истинно говорю я вам, что эта наивысшая степень злобы возможна.

Она является одним из факторов в трагедии жизни. Глупость — другой фактор. На этих двух столпах зиждется главный итог всех бедствий земной жизни.

Глава 50

«Отелло». — Тема и ее обработка. — Монография в крупном стиле

Нет никакой причины сомневаться, что «Отелло» написан в 1605 г. Пьеса была играна 1 ноября 1605 г После того мы лишь спустя 4 года или 5 лет имеем дальнейшее свидетелъсгво о представлении пьесы, а именно, в дневнике принца Людовика Фридриха Виртембергского, веденного его секретарем, Гансом Вурмсером. Здесь под 30 апреля 1610 г. записано по-французски:

«Понедельник, 30-го. Его Высочество посетил „Глобус“, обычное место, где играют комедии; там был представлен „Венецианский мавр“».

Лицом к лицу с этими фактами ровно ничего не значит, что в «Отелло», в том виде, как он до нас дошел, есть строка, которая должна была быть написана позднее 1611 г., ибо трагедия напечатана в первый раз в издании in-quarto 1622 г., во второй, с прибавкой 160 строк (следовательно, по другой рукописи) и с выпуском всех клятв и всяких упоминаний имени Божия — в издании in-folio 1623 г. Эта строка не только могла, но должна была быть вставлена впоследствии, и ее положение в пьесе обнаруживает это достаточно ясно, так как она совершенно расходится с общим ее тоном, почему для меня представляется сомнительной даже сама ее принадлежность Шекспиру.

Когда Отелло (III, 4) берет руку Дездемоны и погружается в размышления по поводу этой руки, он произносит такую тираду:

Да, щедрая! В былое время сердце
Нам руку отдавало, а теперь,
По нынешней геральдике, дается
Одна рука — не сердце, —

заключающую в себе понятный лишь для современников намек на учрежденный Иаковом баронский титул, который он пускал в продажу, и обладатели которого имели право носить в своем гербе красную руку в серебряном поле. В высшей степени естественно, что на такую многосказательную речь Дездемона отвечает:

…Не умею
Поддерживать я этот разговор.