Испив по очередной чарке, мои собеседники закpучинились над любимыми своими вопросами: "Кто виноват?" и "Что делать?". Я же закручинился над полной чаркой: "Быть или не быть, вот в чем вопрос". Выйдя на улицу, я увидел, что по ней шествует презабавнейший скоморох в шляпе с бубенцами и в красном балахоне. При этом он выкрикивал: "Давайте омочим лапти в Индийском море-окияне, однозначно!". Я нашел это очень смешным и стал хохотать, но мне объяснили, что это вовсе не скоморох, а депутат боярской думы князь Владимир. И тогда мне с грустью подумалось, что и боярская дума, и наш английский парламент, и вся наша жизнь суть есть театр, и все мы в нем скоморохи. Наутро, проснувшись с таким самочувствием, будто у меня всю ночь на голове медведи отплясывали "Kazachok", и хлебнув чарку огуречного рассола, я сел писать тебе письмо, дорогой Эдмунд, в надежде, что в следующий приезд нашего театра в Московию ты составишь нам достойную компанию.
УИЛЬЯМ ШEКCПИP, эсквайр. Москва, 7 ноября 1602 года.