«Он знает юридические термины, которые нельзя усвоить при случайном наблюдении даже таким, как у него, умом, способным все охватить; его знание говорит о технической компетенции; и он с таким удовольствием демонстрирует это при всяком случае, что я подозреваю, что он приобщился, по крайней мере, к формам права и служил, будучи еще в Стратфорде, в бюро какого-нибудь прокурора, бывшего в то же время и нотариусом, может быть, имел функции сенешаля[11] в каком-нибудь сеньоральном суде…».
Через сто шестьдесят лет в одной приятной и полной юмора книге под названием «Сержант Шекспир» («Sergeant Shakespeare») Дафф Купер пишет: «Юридические метафоры тоже встречаются, но я читал, что у Шекспира знание права дилетантское…». Участник первой мировой войны, Дафф Купер говорит, что понял преимущество военной метафоры в творчестве Шекспира однажды ночью во Фландрии во время первой мировой войны, услышав сообщение о смерти одного прибывшего в его батальон новичка, сержанта Шекспира. Итак, он хочет сделать из Шекспира времен «утерянных лет» участника войны в Нидерландах… У Кунера слишком много юмора. Он увидел, что есть море и моряки, открыл важность морских метафор и нашел, что моряки, которые (фигурируют в театральных пьесах, являются скорее бесцветными персонажами
Не такое мнение у Александра Фредерика Фальконе-ра, который, исходя из того, что в пьесах Шекспира есть морские эпизоды, намекающие на знание морского дела и навигации в елизаветинскую эпоху, утверждает в своей книге «Шекспир и море» («Shakespeare and the Sea»), что Шекспир в период между жизнью в Стратфорде и лондонским театром должен был оказаться на морской службе во время последней защиты Англии от католического испанского завоевателя. Фальконер, преподаватель английского языка в Сен-Эндрю в Шотландии, задумал свой труд во время службы на королевском флоте.
Эти труды не лишены занимательности, так как представляют творчество Шекспира в особом свете. Примеры можно было бы множить. К Шекспиру приспосабливали или будут приспосабливать все профессии, имеющие историческое соответствие с тем периодом. Проявляющие желание идентификации находят в «утерянных годах» отсутствие данных, которое позволяет им приспособиться к шекспировскому бриллианту. Решительно «утерянные годы» вызывают головокружение.
А мы, мы устоим перед этим? Теперь перед нами грудная задача рассмотреть правомерность утверждения Обрея, к которому следует вернуться. Он утверждал, что Шекспир был «в свои молодые годы сельским школьным учителем». Это другое простое и четкое утверждение, и непонятно, как Бпстоны, отец и сын, могли бы составить себе ложное представление. Между прочим, от самого Обрея мы знаем, что ему дал сведения именно Бистон, в его документах есть даже «памятка»: «Спросить Бистона, которым знает о нем (Шекспире) больше всего от г. Лэйси». Пометка на полях рядом с указанием, что Шекспир был школьным учителем: «по мнению… Бистона». Основном информатор Обрея актер Кристофер Бистон. Разве мог он получить эту информацию не от самого Шекспира? Во всяком случае, у него было время проверить правильность этого сведения. Когда в 1598 году Бистон и Шекспир работают вместе в труппе «Комедиантов камергера», Шекспир уже знаменит, и его прошлое уже законно может интересовать тех, кто общается с ним. Следовательно, источник информации представляет высокую степень надежности. Однако трудно понять, как Уильям мог исполнять обязанности учителя, если в восемнадцать лет он отправился в Лондон, чтобы работать в театре? Для должности в селе остается свободным промежуток между пятнадцатью и восемнадцатью годами, то есть между 1579 и 1582 годами. С другой стороны, уточним, что, не имея университетского диплома, Уильям мог служить только помощником учителя. Непонятно, как такая работа, исполняемая вдали от города, то есть вдали от какой-либо библиотеки, могла бы предоставить молодому человеку условия для самообразования, без которого невозможно объяснить его лингвистические и литературные познания.