Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]

— Негодяи! Убийцы! Палачи! Вы оскверняете алтари, ваши руки, которыми вы держите распятие, обагрены кровью! Умру, но моя смерть жестоко отомстится вам. Ваши проклятые гнезда будут разрушены!..

— «…Ad misericordiam Christi ас santissiimae Virginis Mariae[12]», — все громче и громче гремит процессия.

— И они еще произносят Имя Христа! О, подлые изуверы-богохульцы!

Лицо осужденного сделалось страшным. Колпак еретика слетел с его головы.

— Будьте вы прокляты! — исступленно вырвалось у него.

Процессия стала замедлять шаги.

Осужденный взглянул — и к облаку смертельной тоски, лежавшей на его лице, примешалось облако изумления.

В конце коридора (в нише) виднелась бронзовая статуя Богоматери.

Спокойно скрещенные руки, печать святой благости и любви на святом челе.

— Что это… Что это такое? — громко обратился осужденный к важному духовному лицу.

— Статуя святой Девы.

— Но вы… вы приговорили меня к смерти через поцелуй Бронзовой Девы?

— Так.

— Так… как же я могу умереть через поцелуй святых бронзовых уст? Да не мучьте меня! Говорите! Я с ума схожу, палачи!

— Вы это узнаете, — загадочно ответил добровольный палач. — Где отец Бенедикт? Он должен дать последнее напутствие осужденному.

Произошло движение. Bcе с недоумением отыскивали фигуру отца Бенедикта.

Его не было, он исчез.

— Что это значит? Где же он? — строго спросил его эминенция.

— Не знаем… Может, отлучился… Он, кажется, болен.

— Тогда исполните эту обязанность вы, отец Казимир.

Молодой граф пошатнулся. Красные, синие, желтые, фиолетовые круги и звезды замелькали, закружились в его глазах.

«Кончено… Все кончено… Смерть… идет… вот сейчас… Господи, спаси меня… Страшно… что со мной будут делать?»

Его глаза с ужасом, тоской и мольбой были устремлены на кроткий лик Бронзовой Богоматери.

— Спаси меня! Спаси меня! — жалобно простонал он.

— Вы должны покаяться в ваших грехах, сын мой. Скоро вы предстанете перед Вечным Судьей.

— Не хочу! Пустите меня, пустите! — забился несчастный осужденный.

Но к ужасу своему он почувствовал, что его уже крепко держат и все ближе и ближе подводят — подталкивают к бронзовой статуе.

В груди — все захолонуло. Волосы шевелятся на голове…

Перед глазами — все, все прошлое, вся жизнь, молодая, кипучая, радостная, с песнями, с любовью, цветами, с воздухом, с солнцем.

— Говорите, повторяйте за мной, сын мой: «Обручаюсь я с тобою на жизнь Вечную, святая Дева Мария».

«Salve, о, Santissima…» — грянули иезуиты, но в эту секунду громовой голос покрыл голоса певших:

— Стойте! Ни с места, проклятые злодеи!

Быстрее молнии из-за колонны выскочил Путилин и одним прыжком очутился около осужденного.

— Вы спасены, вы спасены, бедный граф! Мужайтесь!

Крик ужаса огласил своды инквизиционного логовища иезуитов.

Они отшатнулись, замерли, застыли. Подсвечники со звоном выпали из рук палачей. Лица… нет это были не лица, а маски, искаженные невероятным ужасом.

Путилин быстро разрезал веревки. Граф чуть не упал на плиты в обмороке.

— Ну-с, святые отцы, что вы на это скажете?

Оцепенение иезуитов еще не прошло. Это были живые статуи.

Путилин вынул два револьвера и направил их на обезумевших от страха тайных палачей святого ордена.

— Итак, во славу Божию, вы желали замарать себя новой кровью невинного мученика? Браво, негодяи, это недурно!

Первым пришел в себя его эминенция.

— Кто вы? Как вы сюда попали? — пролепетал он дрожащим голосом.

— Кто я? Я — Путилин, если вы о таком слышали.

— А-а-ах! — прокатилось среди иезуитов.

— А попал я сюда вместе с вами, участвуя в вашей процессии.

— К-как?!

— Так. Я, ведь, не только Путилин, но и отец Бенедикт! — злобно расхохотался великий сыщик.

— Негодяй… предал!.. — бешено вырвалось у монахов.

— Вы ошибаетесь. Отец Бенедикт и не подозревает о моем существовании. Он преблагополучно беседует с графом Сигизмундом Ржевусским.

Молодой человек целовал руки Путилину.

— Что вы? Что вы? — отшатнулся Путилин.

— Вы спасли меня от смерти. Но от какой? Я ничего не мог понять.

— Вы… вы ошибаетесь, граф! — вдруг ласково обратился его эминенция к графу. — Все это была святая шутка, чтобы попугать вас… Мы и в мыслях не имели убивать вас… Вас решили наказать за ваши дерзости по адресу духовных лиц.

— Шутка? Вы говорите: шутка? Ха-ха-ха! Хороша шутка! Я вам сейчас покажу, какая это шутка. Не угодно ли вам поцеловать Бронзовую Деву?

— Зачем… к чему, — побледнел важный иезуит, отшатываясь от статуи.

— А, вы не хотите? Вы трясетесь? Ну, так смотрите.

И Путилин шагнул, подняв с полу длинный факел, к статуе.

— Не ходите! Не смейте трогать! — закричал иезуит, бросаясь к Путилину.

— Ни с места! Или даю вам слово, что я всажу в вас пулю.

Он сильно нажал факелом бронзовые уста статуи и в ту же секунду произошло нечто страшное, чудовищно страшное и безобразное. Руки Бронзовой Девы стали расходиться и из них медленно стали выходить блестящие острые ножи-клинки. Но не только из рук появилась блестящая сталь. Из уст, из глаз, из шеи — отовсюду засверкали ножи. Объятия раскрылись, как бы готовые принять в свой страшный обхват несчастную жертву и затем быстро сомкнулись.