Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]

— Посмотри! — резко обратился ко мне мой великий друг. — Сделай свое заключение.

Старший врач обратился ко мне:

— Ваше мнение, коллега?

Я, безумно любящий моего друга, с особенным вниманием принялся за осмотр трупа.

— Ну?

— Я… я, Иван Дмитриевич, присоединяюсь к мнению моего собрата, Николая Ивановича Макарова. Мы имеем дело с довольно обычным случаем: больная, умирая, царапала свою шею в состоянии агонии. Эти раны — типичные раны от ногтей. Поранены только лимфатические сосуды.

Пока я говорил, Путилин не отклонялся от трупа девушки.

— Так… так… так, — бормотал он. Потом, вынув несколько серебряных монет, он протянул их Кузе.

— Ну, прости, Кузьма, что обеспокоили тебя. На, выпей.

— Покорнейше благодарю! — довольно ответил сторож мертвецкой.

Мы вышли из мертвецкой. На лице старшего врача застыла самодовольная улыбка.

— Я вам говорил, глубокоуважаемый Иван Дмитриевич, что это дело ерунда.

— Совершенно верно. В первый раз попался! — в тон доктору ответил Путилин, — Я думал, тут что-нибудь интересное, а на деле — зря ко мне обращались.

Когда мы вошли в больничный корпус, мой гениальный друг обратился к старшему врачу:

— Могу я осмотреть теперь ваши палаты?

— О, пожалуйста!

— Скажите, доктор, у вас есть приговоренные к смерти?

— И сколько еще! Знаете, у нас, ведь, каждый вечер умирает около сорока, пятидесяти человек.

— Порядочное количество, — усмехнулся Путилин.

— Какое отделение вам угодно осмотреть: мужское или женское?

— Place aux dames! Женское, — сказал Путилин.

В шутливом тоне моего великого друга я расслышал знакомые мне нотки. О, я их знал хорошо!

— Кто у вас обречен на смерть?! — тихо спросил Путилин дежурного ординатора, идущего во главе процессии.

— Несколько женщин.

— Вы мне, доктор, будьте добры, показать их, — продолжал Путилин.

— Мы будем останавливаться у их коек. Для меня, как врача, признаюсь, это был малоинтересный обход. Я только ломал голову над разрешением вопроса, для чего понадобился моему славному другу этот осмотр.

— Вот, например, эта, — тихо проговорил доктор.

Мы остановились у койки, на которой в забытье лежала старая женщина. Лицо ее было все в морщинах. Путилин бросил рассеянный взгляд и отошел.

— А… молодые умирающие у вас есть?

Доктора удивленно посмотрели на великого сыщика.

— Есть.

— Так вот, нельзя ли их мне показать.

На одной из коек лежала, разметавшись, в бреду молодая красивая девушка.

Великолепные волосы рассыпались по плечам.

— Какой ужас! Подумать только, что скоро эта прелестная девушка сделается добычей могильных червей! — Сколько грусти прозвенело в голосе Путилина.

— Никакой надежды?

— Никакой.

— Что же у нее?

— Брюшной тиф с прободением, вследствие чего получился смертельный перитонит, то есть воспаление брюшины.

— Когда она умрет, доктор?

— Сегодняшней ночи она не переживет. Ей осталось жить несколько часов.

Путилин повернулся к старшему врачу:

— Вы разрешите мне присутствовать при ее агонии и смерти?

— Сделайте одолжение, глубокоуважаемый Иван Дмитриевич. Если вас это интересует…

— Да, да, меня это очень интересует.

— Пока не угодно ли, Иван Дмитриевич, пожаловать или ко мне, или в дежурную выпить стакан чаю? Что же делать здесь, в палате?

— Хорошо. Спасибо. Пойдемте в дежурную. Итак, господа, еще раз вас спрашиваю: эта девушка будет первым женским трупом? Мне важно это знать.

— Да, да, Иван Дмитриевич.

В дежурной за стаканом чая Путилин обратился к старшему врачу и дежурному ординатору:

— У вас в мертвецкой один сторож или несколько?

— Один.

— Кузьма?

— Да.

— Так вот видите ли, господа, я вас попрошу устроить так, чтобы этот сам Кузьма явился за приемом покойницы.

— Но ведь трупы относят наши больничные, палатные сторожа, а он должен оставаться при мертвецкой.

— Я это знаю, но, повторяю, мне важно и нужно это.

— Хорошо, хорошо, Иван Дмитриевич.

Служители Эскулапа смотрели на моего великого друга, как на редкостного зверя, что, мол, за экземпляр такой представляет он из себя.

Но обаяние имени Путилина делало свое дело, они трусили, они боялись этого необыкновенного человека.

Время тянулось страшно медленно.

Знаете ли вы, что такое ночь в больнице? О, страшна она, больничная ночь!

Отовсюду, из всех палат доносятся стоны, подавленные крики бреда и крики агонии.

И жутко тогда делается в этих серых унылых стенах.

Скользят неслышно фигуры сиделок, фельдшеров и фельдшериц, скрываются в пасти палат, куда то и дело то вносят, то выносят больных.

— Ай-ай-ай! — проносится страшный крик. Невольно мы вздрагиваем.

— Что это? — спрашивает Путилин.

— Очевидно, бред. У нас много тифозных.

Бесстрастно звучат голоса моих коллег-докторов, они привыкли ко всему этому.

— Нас предупредят? — спросил Путилин, вынимая часы.

— Да, я сделал распоряжение дежурной. Нас позовут.

Старшего врача, очевидно, мучило страшное любопытство. Он наконец, не выдержал и обратился к моему другу:

— Простите, Иван Дмитриевич, можно вам задать несколько вопросов?

— Отчего же нет? — улыбнулся Путилин.

— То, о чем вы распорядились, имеет какое-нибудь отношение к вашим розыскам?

— Безусловно.