Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1]

Вот теперь, батюшка, — продолжал мнимый Ельбинович, — я не знаю что и делать с зарытыми в саду червонцами!.. Совесть меня замучила... Открыть правду на суде — боюсь Сибири. И подумал я: зачем попутал меня лукавый затаить столько денег, когда я, слава Богу, и своими проживу. Я человек вдовый, у меня только один маленький сын. Если буду тра­тить золото в своем городе, сейчас же меня заподозрят. Как человек православный, я советовался на исповеди с нашими островскими духовниками, предлагая им пожертвовать это золото на бедных и на церковь, но они тоже побоялись принять столько зо­лота. Вот тогда старец отец Александр и посоветовал мне ехать в Петербург и там через какого-нибудь священника передать эти деньги на благотво­рительные заведения золотом же или разменять его на процентные бумаги.

А отец Рафаил, когда я собирался ехать в Питер, попался мне на станции и спрашивает: «Ты куда, Василий Николаевич?» «В Петербург, — отвечаю, — по делам. Надо мне посоветоваться с каким-нибудь умным священником. Только никогда я там не бывал, и никого не знаю». «А ты вот, как приедешь на Варшавскую станцию, — говорит он мне, — спроси любого извозчика: где тут Общество, в котором живет отец Иоанн II.? Тебе всякий укажет его».

Я так и сделал: прямо с машины да к вам. Я слышал, батюшка, что вы во многих благотворительных делах принимаете участие, так не угодно ли, что я 29-го мая в 10 часов утра привезу вам шкатулку с сорока или больше тысячами золотом. Вы можете его разменять или так передать его на богоугодные дела, иначе деньги мои даром про­падут. А мне достанете к понедельнику только две тысячи рублей бумагами.

Встретьте меня на вокзале, мы с вами вместе отвезем шкатулку к вам на дом, тут вы мне передадите две тысячи рублей, и я сейчас же отправлюсь обратно в Остров».

Здесь отец Иоанн несколько времени помолчал. Затем вздохнул и продолжал:

«Да!.. Вот что рассказал мне этот плут. И если кого Бог захочет наказать, то разум отымет... Представьте: я ему поверил!.. Мысль, что такие большие деньги, зря пропадающие, можно употребить на дела богоугодные и благотворительные, смутила меня.

Я подумал, обсудил обстоятельства дела, подверг мнимого Ельбиновича некоторому допросу и еще более уверился в истине его слов... Да! Я согласился...»

Старик покачал головой и опять помолчал.

«Итак, 29-го мая к 10-ти часам утра, — продол­жал он, — приехал я на Варшавский вокзал. Смотрю, действительно, идет мне навстречу Ельбинович со шкатулкой и тихо говорит:

— Вот здесь ровно тридцать тысяч. А вы привезли мне две тысячи?

— Поедемте, — говорю, — со мной, я посмотрю, что вы привезли, и тогда дам вам две тысячи.

— Ах, батюшка, ужели вы такой, что, получая тридцать тысяч, мне не доверяете и двух? Мне сейчас же нужно ехать обратно, боюсь, за мной, кажется, следят. Я приеду к вам десятого июня непременно и тогда узнаю, как вы распорядились моими деньгами.

По своему простодушию, — закончил отец Иоанн, — я доверился мнимому благодетелю бедных, вручил ему пакет с двумя тысячами, простился с ним и приехал домой.

Раскрываю шкатулку, крепко окованную жестью, и что же в ней нахожу? Какую-то гарь, подобную кок­совой пыли, а внутри — кирпич, на котором надпись: «Соболев». Очевидно, это фамилия кирпичного заводчика... И затем в сердце упрек за доверие мошеннику. Скажите, ради Бога, есть ли какая-нибудь возможность отыскать мошенника при помощи тех билетов, которые я ему передал и номера которых перечислены в протоколе? Что вообще мне делать?»

Выслушал я повествование почтенного батюшки, развел руками и невольно спросил:

— Неужели вам, отец протоиерей, ни разу не пришло в голову, что человек вам врет в глаза, и врет так, что все его вранье, как гово­рится, белыми нитками шито?

Отец Иоанн сокрушенно вздохнул:

— Что поделать!.. Сам теперь вижу. Но уже верю, как я говорил, если Бог захочет кого наказать, то прежде разум отымет... Представьте себе: я как-то сразу всему поверил!.. Мысль за две тысячи руб­лей иметь чуть ли не пятьдесят тысяч на дела благотворительности меня ослепила...

— Уж не знаю, что удастся с этим делом... — сказал я. — Прежде всего, конечно, вы подадите мне обо всем этом форменное заявление и приложите опись процентных бумаг, врученных вами мошеннику.

Отца Иоанна охватило беспокойство.

— Все будет держаться в надлежащем секрете. — сказал я ему.

Батюшка просветлел.

— У меня, признаться, есть и то и другое, — сказал он, вытаскивая бумаги. — Только, пожалуйста, секретно... Вы сами понимаете...

— Понимаю, понимаю... Будьте покойны. Тем не менее, — продолжал я, скажу вам откровенно: трудное это дело! Разве что мошенник будет настолько неопытен, что сразу начнет разменивать процентные бумаги, если только он уже не разменял их в день получения. Особых, отличительных примет у мо­шенника вы не заметили?

— Нет! Лицо самое обыкновенное, незначительное... Жиденькая бородка, усики... Носит фуражку с козырьком... с виду похож и на лакея, и на меща­нина, и на мастерового... среднего роста...

— Ну вот видите... Да таких вы тысячи ежедневно встретите на улице!