Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1]

Она несколько минут помолчала, точно собираясь с духом, потом решительно тряхнула головой и начала:

— Отошедши от полковника, потому что ребеночка его уже выкормила, решила я ехать на родину в Нов­городскую губернию. Тут и зашла я к господам Ашморенковым, у которых я прежде служила гор­ничной. Это было с Троицына на Духов день. Го­спода приняли меня ласково, в особенности майорша. Они позволили мне переночевать.

— Скажи, — перебил я ее, — зачем ты просилась у них ночевать? Ты уже в то время решилась их убить и ограбить?

— Нет, сначала я этого не думала. Ночевать просилась потому, что от них до вокзала недалеко, а я решила ехать поездом рано утром. Часов в одиннадцать вечера улеглись все спать. Легла и я. Только не спится мне... И вдруг словно что-то меня толкнуло... А что, думаю, если взять да и ограбить их? Добра у них, как я знала, немало было... В одном шкапчике сколько серебра и золота было! Огромадное бо­гатство! И стала меня мозжить мысль: ограбь да ограбь, все тогда твое будет. А как ограбить? Сейчас до­гадаются, кто это сделал, схватятся, погоню устроят. Куда я схоронюсь? Везде разыщут, схватят меня. И поняла я, что без того, чтобы их всех убить, дело мое не выйдет. Коли убью всех их, кто покажет на меня? Никто, окромя их, не видел, что я у них нахожусь... А я заберу добро, утром незаметно выйду из ворот и прямо на вокзал. И как только я это решила, встала и тихонько, босая, пошла в комнаты посмотреть, спят ли они. Заглянула к майору... Прислушиваюсь... Сладко храпит! Крепко! Шмыгнула в спальню барыни... Спит и она... и барчонок спит, а во сне, голубчик, чему-то улыбается...

— Негодная женщина! — закричал я, не в силах равнодушно слушать эту ужасную, циничную исповедь зверя-убийцы. — Ты еще осмеливаешься называть не­счастную жертву — бедного мальчика — «голубчиком!»

Она сверкнула на меня белками своих красивых, хищных глаз и продолжала:

— Убедившись, что все они крепко спят, вернулась я в кухню и стала думать, чем бы мне их порешить. Топора в кухне не оказалось, ножом бо­ялась, потому что такого большого ножа, чтоб сразу за­резать, не находилось. Вдруг заприметила я на полке утюг чугунный... хороший такой, тяжелый. Взяла я его и, перекрестившись, пошла в комнаты. Прежде всего прокралась в комнату майора. Подошла к его изго­ловью, взмахнула высоко утюгом, да как тресну его по голове! Охнул он только, а кровь ручьем как хлынет из головы! Батюшки! Аж лицо все кровью залило! Дрыгнул он несколько раз ногами и руками и, захрипев, вытянулся. Готов, значит. После того вошла я в спальню майорши. Та тихо почивает, покойно. Хватила я и ее утюгом по голове, проломила голову. Кончилась и она. Тогда подошла я к барчонку. Жалко мне его убивать было, а только без этого нельзя обойтись: пропаду тогда я. Рука моя, что ли, затряслась или что иное, а только ударила я его по головке, должно, не так сильно. Вскочил он, вскрикнул, кровь из головки хлещет, а он, голубчик, вокруг одного места так и вьется, так и вьется. Вижу: плохо дело, как бы от стона его девушка Паша не проснулась. Подбежала к нему и давай его по голове утюгом колотить. Ну, тут уж он угомонился. Представился. Последней убила я Пашу. Та так же после первого удара вскочила и бросилась бежать в комнаты. На­стигла я ее у порога кухни и вторым ударом уло­жила на месте. После того и принялась за грабеж.

Большой зал Окружного суда был переполнен публикой. Он, конечно, не мог вместить всех желавших поглядеть на страшного убийцу-изверга, совершившего неслыханное злодеяние в Гусевом переулке. Публика жадно, с каким-то острым любопытством и вместе с тем со страхом впивалась взором в Дарью Соколову.

Ровно в 11 часов вечера ей был вынесен обвини­тельный приговор, которым она присуждалась к 15 годам каторжных работ.

ОБЛАВА

Это было 22 июля 1868 года. В управление сыскной полиции поступило сообщение о том, что в парке, принадлежащем графине Кушелевой, близ станции Лигово Петергоф­ской железной дороги, найден труп зарезанного человека.

Тотчас по получении уведомления о страшной находке на место происшествия отбыли следственные власти.

Стоял жаркий чудный июльский день. От станции до парка было сравнительно недалеко — около версты с чем-то. Там, в парке, было тихо, безлюдно. Золотые лучи солнца прорывались сквозь листву и играли яркими бликами на изумрудной зелени деревьев. Ото­всюду несся неумолчный хор птиц. Природа в царственном великолепии справляла свой прекрасный летний пир.

И на этом дивном фоне лежало темной, страш­ной массой что-то. И это что-то был зарезанный человек. Труп его был почти наполовину завален хворостом, мелкими древесными сучьями и иным лесным мусором. Очевидно, убийца или убийцы желали наскоро похоронить несчастную жертву от взоров людей.