Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1]

Во-вторых, так как Мальцев является главным пайщиком дела, наиболее близко заинтересованным лицом, то наивно даже предполагать, чтобы он пожелал тайно похищать суммы Товарищества. Ведь это равносильно тому, что он стал бы похищать свои собственные деньги.

Следствие было закончено. Если ему не удалось с достаточной полнотой осветить все малейшие подробности этого дела, то только по­тому, что Галумов и Евреинов не пожелали дать ни одного чистосердечного показания. Они дошли до такого нахальства, что подали прошение о напра­влении дела к судебному разбирательству.

Но это, конечно, была пустая бравада. Они отлично знали, что их поступки не заключают в себе признаков такого деяния, которое бы предусматривалось Уложением о наказании под страхом взыскания. Следовательно, и возбуждение дела в судебном порядке не может иметь места.

Сделка состоялась между частными лицами, и без жалобы потерпевшего не может быть возбуждено даже гражданское дело. И что им за дело до суда общественной совести! Эти люди, с головой ушедшие в гениальные планы одурачивания и обирания наивных клиентов, не счи­таются с законами нравственности, этики, порядоч­ности. Эта новая порода дельцов — та же стая хищных, прожорливых акул. Они пожирают все, что попадается им навстречу. «На наш век дураков хватит» — таков девиз этих «полезных общественных деятелей»...

ФИНАЛ ЛЮБВИ

Как и всегда, ровно в четыре часа дня паспортист здания Морского корпуса титулярный советник Шнейферов явился обедать в свою квартиру, находящуюся в здании корпуса.

Проработав с утра в канцелярии, почтенный ти­тулярный советник чувствовал изрядный голод и не без удовольствия мечтал о вкусном обеде, ко­торый его прислуга Настя, конечно, уже приготовила.

Пройдя кухню (квартира его редко была на запоре по обычаю всех «казенных» квартир), Шнейферов вошел в первую комнату. Вошел — и в ту же секунду квартиру огласил страшный крик:

— Убили! Зарезали!

С лицом, перекосившимся от страха, титулярный советник опрометью бросился вон из квартиры, продолжая кричать одно и тоже:

— Убили! Зарезали!

Этот крик услышали соседи. Со всех сторон раздалось хлопанье дверей, стали появляться испуганные, недоумевающие лица.

— Кого убили? Кого зарезали? — понеслось отовсюду.

Но Шнейферову было не до того, чтобы отвечать на расспросы. Он несся, что было силы, по двору к канцелярии и, вбежав туда и столкнувшись нос к носу со смотрителем здания, заговорил прерывистым от волнения и бега голосом:

— Ради Бога... скорей сообщите в полицию... У меня в квартире несчастье...

— Что такое? Какое несчастье?

— Сейчас вхожу... и вижу... в комнате на полу лежит в огромной луже крови прислуга моя Настасья Сергеева. В горле нож... Ужас какой...

Эта роковая весть как гром поразила всех служащих Морского корпуса. Началась та обычная суетливая паника, какая всегда возникает при известии о кровавых драмах. Не растерялся только один смотритель здания. Он бросился к телефону.

Это было 7 сентября 1887 года.

— Ваше превосходительство, кровавое происшествие! — вошел в мой кабинет с такими словами дежурный чиновник сыскной полиции.

— Где? Какое?

— Сейчас по телефону сообщили из Морского корпуса, что в квартире паспортиста Шнейферова найдена зарезанной его прислуга.

— Сию минуту дайте знать прокурору и следова­телю! Позовите ко мне Виноградова.

Через несколько минут явился мой энергичный помощник Виноградов.

— Вы слышали? Новое убийство... Эта неделя, однако, чревата кровавыми происшествиями, она обогатит уго­ловную хронику. Едемте туда, Виноградов. Мне хочется лично посмотреть, в чем дело.

Когда мы прихали в Морской корпус, судебных властей еще не было.

— Что у вас тут случилось? — спросил я, следуя к квартире Шнейферова.

— Зверское убийство... Загадочное.

— Ого! Загадочное? Посмотрим, посмотрим.

У дверей квартиры паспортиста уже стоял горо­довой и виднелась кучка любопытных.

Мы вошли в кухню. В ней было все чисто при­брано, в полнейшем порядке. На плите стояли ка­стрюли, видимо с готовившимся кушаньем. В сле­дующей за кухней комнате, убранной небогато, но с претензиями на комфорт невысокой марки, на полу лежала молодая миловидная женщина. Голова ее была запрокинута назад, шея представляла собой как бы широкую алую ленту, посредине которой был воткнут большой кухонный нож. Кровь, которая и теперь продолжала еще сочиться из огромной зиявшей раны, образовала широкую, большую лужу. Труп несчастной жертвы буквально плавал в ней. Как ни был я привычен к тяжким зрелищам подобного рода, однако вид этой зарезанной, нож, торчащий в ее горле, вызвал в спине леденящий холод ужаса. Я отвернулся.

Как раз в эту минуту входили прокурор, сле­дователь и военно-полицейский врач.

— Кто-кто, а уж вы, ваше превосходительство, всегда первый на месте преступления, — произнес, здороваясь, жизне­радостный прокурор Р.

— Зато вы всегда последним! — ответил я.

— Как так? Неужто всегда? — улыбнулся прокурор.

— Конечно. Мы со следователем разыскиваем преступников, а вы их обвиняете. Ваша роль по­следняя.