Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1]

Я подошел к маленькой героине. Бедная девочка лежала с перевязанным плечом. К счастью, злодей нанес ей несильный удар. Лезвие топора только краем задело маленькое плечико.

Я помню, как меня поразило это зрелище. Она, с удивительным, недетским терпением перенося испуг и боль, с кроткой любовью глядела на мать и на отца.

И вот тут-то, над ее изголовьем, я поклялся, что разыщу этих проклятых убийц-извергов, насилующих мать при ее детях, этих людей, для которых нет ничего святого, заветного. Кровожадная волчица, должно быть, породила их на свет белый.

Со всем рвением и старанием бросился я в расследование этого дела.

Через три дня подоспели новые подвиги этой шайки разбойников.

В глухую ночь на 17 октября они с вымазанными сажей лицами напали на часовню и квартиру часовенного сторожа отставного рядового Серебрякова.

Эта часовня находилась в глухой местности — на кладбище близ казенных кирпичных заводов, принадлежащих второму стану Шлиссельбургского уезда. Злодеи выломали окна в часовне, разграбили часовенную утварь, разбили кружки, из которых похитили все находящиеся там деньги, затем ворвались в сторожку, избили сторожа и связали все его семейство и, конечно, унесли весь его скарб.

Затем с промежутками в день-два было совершено еще несколько убийств и грабежей.

До сих пор, как мы видим, похождения этой шайки сосредоточивались только в уездах Петербурга: в Ново-Ладожском, Шлиссельбургском и Петербургском. Но вот в ночь на 20 октября увлеченные успехом разбойники решили перенести свои преступные деяния в столицу. Они напали на караульный дом Глухоозерской фермы (первого квартала Каретной части), где с семейством жил сторож Дмитрий Слободчиков. Выбив двери и окно, пятеро разбойников ворвались в квартиру сторожа, разграбили все имущество, едва не лишили всех жизни, которую несчастные с трудом вымолили у злодеев.

Едва весть об этом разбойничьем нападении облетела Петербург, как среди его жителей началась паника. Слухи о появлении какой-то шайки атамана Стеньки Разина, разбойничающей в ближайших уездах, доходили, конечно, до столичных жителей, но пока их не особенно тревожили. Мало ли, дескать, где в глухих местностях воруют, грабят, убивают? Там ведь не то, там нет столько полиции, там все возможно.

Но вдруг — Стенька Разин в Петербурге! Его таинственная, зверская шайка с черными харями тут, бок о бок с ними, и никто не знает, когда ей заблагорассудится посетить — с топорами и ножами — намеченных жертв!

Да, огромное волнение охватило петербуржцев! Не было, кажется, ни одного дома, где бы в страхе и смятении не говорили о появлении в столице страшных разбойников.

Мы получили строжайшее приказание от высшего начальства употребить все усилия для скорейшей поимки злодеев.

Так как главное расследование по этому делу было поручено мне и стряпчему полицейских дел Московской части Кельчевскому (о котором я буду говорить в «Душителях»), мы подали докладную записку, в которой написали следующее: «Производимый нами розыск шайки атамана Стеньки Разина должен получить широкий круг действий, требующих непременного и деятельного участия земской полиции, так как большая часть преступлений совершена в уездах, где, по всей вероятности, и скрываются преступники. Поэтому для большого успеха в наших розысках и поимке шайки, принявшей столь грозные размеры, было бы желательно энергичное содействие со стороны того же С. -Петербургского земского исправника, а равно и средства для покрытия издержек, неминуемых при предстоящих нам действиях».

Увы, эта докладная записка принесла нам... очень мало пользы.

Как и всегда, мы могли надеяться только на собственные чутье, находчивость, смелость, изворотливость и непреклонную силу духа и воли. Слава Богу, всем этим я был достаточно богат!

Хмурое осеннее утро приветствовало меня в первый день моих розысков. Темное свинцовое небо, плачущее мелкими холодными слезами, опрокинулось над столицей. Дул порывистый ледяной ветер, проникавший до костей.

В 9 часов утра я вышел из нашего квартала-части. Служивый у дверей, которые я не закрыл за собою, громко мне бросил:

- Ишь, дьявол рваный, тоже дверей за собой не закрывает...

Я еле удержался от хохота. Недурно! Наш Фомич, старый брюзга-пьяница, не узнает меня. Очевидно, я загримировался на славу. Желая убедиться в этом окончательно, я подошел к нему и спросил сиплым голосом:

- А что, любезный, Путилина нет в квартале?

- А тебе на что Иван Дмитриевич? Али хочешь в лапы его попасться? Он насчет вашего брата — первый орел.

- Да уж очень бы занятно, Фомич, самого себя в лапы сцапать! — рассмеялся я.

Старик даже перекрестился от удивления.

- Да неужто это вы, ваше благородие? — глупо вытаращил он глаза.

Я махнул рукой и пошел. Да, действительно, узнать меня было нелегко. Когда сегодня рано утром я в таком виде представился приставу, тот только руками развел:

- Вы?! Черт знает, батюшка, какой у вас талант!