Шеф-повар придорожной таверны

— А мне кажется — зря, — озвучил свои сомнения я, — без повара таверна не даст того дохода, который нам нужен. Именно сейчас, когда гостей прибавилось, вы хотите практически закрыть таверну…

— Лучше сейчас узнать, дадут нам деньги или нет, чтобы было время…

— Дадут, — отрезала мама, — я свою сестру хорошо знаю. Завтра утром выдвигаемся. Сегодня соберемся…

— Да, верно, — отец поднялся с лавки, — пошел я в зал, сейчас начнут просыпаться…

Следующие пару часов мы дружно кормили завтраком гостей, помогали некоторым, увлекшимся вчера вечером в отмечании новых знакомств и начала новой трудовой деятельности, погрузиться в телеги, так как выпитая в “лечебных” целях кружка эля действовала на них не хуже чем кулак Ивера.

Маша несколько раз пыталась меня перехватить, но постоянно выбирала неудачный момент: то бесчувственного гостя в телегу тащим, то сразу восемь шахтеров на завтрак вышли — пришлось побегать. Но к обеду все разъехались, и в таверне сразу стало заметно тише. Отец с матерью принялись собирать вещи и проверять двуколку, а я пошел искать Машу.

Девочка сидела на конопривязи и заплетала в косички гриву отцовского мерина, которого приготовили сводить в кузницу, проверить подковы перед дальней дорогой

— О! Ты освободился?! — обрадовалась Маша, спрыгивая с бревна, — мне нужна твоя помощь!

— Да я с радостью! Говори, что надо.

— Надо что-то железное, мне ящик открыть. Они додумались его заколотить!

— Ну это не проблема… — хмыкаю я направляясь в чулан, где у отца лежали инструменты.

Оказалось — проблема. Ящик заколотили так, словно в ближайшие несколько лет открывать его не планировали. Но спустя полчаса, три ободранных пальца и полдюжины заноз, крышка поддалась.

— Ой! А почему все кверх ногами? А-а, это дно было, крышка с другой стороны… Хорошо, что ничего жидкого не было, вот была бы катастрофа…

— А это что? — вытянул я одну из десятка больших амфор, намертво запечатанную сургучом, — разве не жидкость?

— А-а, — беспечно махнула рукой Маша, противореча сама себе, — это оливковое масло или льняное. Можно в салатики, а можно краску разводить.

— Краску?

— Ага, — кивнула девочка, вынимая замотанную в рогожу деревянную коробочку, размером с каравай, — вот голубая…

— Это все краски для рисования?! — изумился я, оглядывая с дюжину таких свертков.

— И масло, их разводить. А вот этот тубус — это бумага и холсты, просто туго в рулон скручены, чтобы не помять. Этот большой сверток — книги. Учебники по истории, философии, сказки… Вон там, должна быть коробка, я сверху клала, но теперь она внизу… Там кисти, мастихины.

— Масти что…? — невольно вырвалось у меня.

— Хи-хи, Мивера так же спросила. Это инструмент такой, для рисования. В Храме нашла мастера хорошего, он мне все это и сделал. А то наставница сказала, что ничего такого не найду достойного качества. Вот я и подготовилась. А еще я себе костюмов нашила! Ну не я, швеи твои, кстати, спасибки тебе за совет! Мировые тетки, с полуслова понимали, что я хочу! Только все мои эскизы забрали, даже те, что не шили… Ну и ладно! Давай я тебе покажу! Отвернись!

Ого! Я уже и отвык, что она вот так может оглушать. Отвернулся, даже не совсем поняв, зачем мне это. Позади раздавались шуршания одежды, и наконец…

— Повернись! Как я тебе?

Девочка стояла в длинной юбке и какой-то странной рубахе. Рукава до локтей не достают, живот голый… Да еще и юбка внезапно оказалась штанами, только с очень широкими штанинами, расширяющимися к низу.

— Классно, да? Аста как штаны увидела, так себе тоже несколько пар заказала! А еще она мои джинсы заставила швей скопировать и тоже себе такие хочет. Только у швей не вышло! Это Кельвин Кляйн, не какая-то там подделка! Ну как мой вид? Нравится?

Ну что я мог сказать, понятно же, что от меня не критику ждут.

— Тебе очень идет!

— Значит понравилось! Я так и думала. Тогда вот еще!

Вот как ей объяснить, что у нас не ходят в таком? Нет, ей правда шли ее то-пи-ки, и штанишки, обрезанные по самые… э-э… верхнюю часть бедер — и вовсе приковывали взор, но как ей вежливо объяснить, что это неприлично? Зачем она меня заставляет отворачиваться, если почти голой себя демонстрирует? У них вообще в ее стране нет никакого стыда? Но чего не отнять — так это, что ей все шло… Один наряд выделял ее длинные ножки, другой — гибкую фигуру… Когда костюмы закончились, я даже испытал сожаление, что больше не смогу полюбоваться на ее ножки… хотя, зачем мне любоваться на ее ножки? Что со мной? Никогда об этом не думал, а теперь ее фигура из головы не выходит… Надо отвлечься, пока какую-нибудь глупость не ляпнул…

— А в бауле что брякало?

— О! Точно! — тут же откинула на кровать последнее одеяние, что начала аккуратно сворачивать, — Смотри!

С этими словами девочка развязала узел, раскрывая большой мешок и извлекая… не то кастрюлю, не то сковороду…