Следующим днем в коридоре дома радио мне навстречу попался Колька Воронин. Обычно он ходил с гордо поднятой головой, выставляя свой вороний, или лучше сказать, индейский профиль. Но сейчас в его движениях чувствовалась некая растерянность.
Увидев меня, он явно обрадовался.
– Сашка, привет, слушай, мне надо с тобой срочно посоветоваться.
– Коля, что-то случилось, у тебя вид какой-то болезненный?
– Саша, ты эфир заканчиваешь раньше меня, подожди минут двадцать, пожалуйста, пока у нас запись закончится.
– Лады, подожду, – согласился я и потопал в студию.
Отработав утренние новости, я глянул на часы, минут тридцать нужно было подождать Воронина и, я решил выпить чашечку кофе в буфете.
Когда я заканчивал второй бутерброд с сыром, в дверь торопливо зашел Коля.
Сев ко мне за столик он вытащил из кармана двойной тетрадный листок, исписанный каллиграфическим почерком.
– На, почитай, – Колька передал мне в руки эти листки.
Письмо, а это было письмо, начиналось следующими словами:
Дальше письмо я читать не стал, потому, что вспомнил, как это было тогда.
Действительно в первой жизни, Коля получил это письмо и так же подходил ко мне с вопросом, что делать?
Мне тогда был всего двадцать один год, что хорошего я мог посоветовать? Ничего.
Матильда, все же приехала в Петрозаводск, но с Колькой так и не встречалась. О её дальнейшей судьбе ничего не знаю, а вот Коля, как тонкая артистическая натура, начал прикладываться к бутылке, сначала понемногу, пока окончательно не спился. В его квартире не проданными оставались только ободранные стены, даже унитаз он ухитрился продать. Если бы в те времена можно было продать квартиру, наверно, он бы продал и её.
Поэтому сейчас я в своих советах даже не сомневался. Колька слабовольный парень, а Матильда Тикке сильная женщина, чистокровная финка. Колян будет за ней, как за каменной стеной.
– Коля, ты дурак, такая красивая одинокая девушка пишет тебе письмо, а ты не знаешь, что делать. Сейчас приходишь домой, и пишешь Матильде покаянное письмо с извинениями и признаниями, что ты страдал все эти годы и любил только её одну. – внушал я другу, отдав обратно письмо.
– Сашка ты уверен, что надо написать? – робко спросил тот.
– Конечно, уверен, заживешь, как солидный, женатый человек, наконец.
– Сам-то чего тогда не женишься, раз так хорошо быть женатым? – спросил Колька.
– Так мне, в отличие от некоторых, никто пока не пишет и признаний в любви не делает, – отмазался я от наивного вопроса.
– Хорошо, – согласился Воронин. – Последую твоему совету, напишу письмо. Посмотрим, что из этого получится.
Как ни странно, заучивание роли Куллерво меня захватило. Текст укладывался в голове намертво. Буквально за неделю я его одолел. И уже собирался звонить в театр, как неожиданная встреча выбила меня из равновесия.