Шеф-повар Александр Красовский 2

Встав, я принялся читать стихотворение, удивляясь тому, что слова так легко приходят из памяти, все же последний раз я его читал Лиде Ермолаевой больше шестидесяти лет назад.

На перекрестке, где сплелись дороги,
Я встретил девушку: в сверканьи глаз
Ее – был смех, но губы были строги.
Горящий, яркий вечер быстро гас,
Лазурь увлаживалась тихим светом,
Неслышно близился заветный час.
Мне, сделав знак с насмешкой иль приветом,
Безвестная сказала мне: «Ты мой!»,
Но взор ее так ласков был при этом,
Что я за ней пошел тропой лесной,
Покорный странному ее влиянью…

Когда я закончил чтение слушательницы сидели молча, глядя на меня не моргающими глазами, как будто я их загипнотизировал своими стихами.

Но вот гипноз прошел и Тууликки, посмотрев на меня глазами полными слез, прошептала.

— Алекс, ты ее так сильно любил?

Однако Импи не дала продолжить разговор. Хмуро смотря на меня, она произнесла:

— Девочки, идите к себе, Алексу пора уезжать.

Уезжать, так уезжать, подумал я. Странно, чего я такого натворил, что у неё резко испортилось настроение?

Когда я оделся и собрался выходить на улицу, Импи подошла ко мне вплотную и прошептала.

— Алекс, ты плохо влияешь на Тууликки, зачем ты читал эти стихи? Чтобы она думала о тебе и тешилась несбыточными мечтами? У девушки есть жених, они обручены. Не надо портить ей жизнь.

— Импи, о чем ты говоришь? — возмутился я. — У меня есть жена, я её люблю, и не собираюсь с ней расставаться.

— Тогда зачем ты читал привораживающее заклинание? — спросила Импи. После того, как я упомянул, что женат, ее лицо стало не таким хмурым.

— Я просто читал стихи и больше ничего, и вообще, мне пора ехать, спасибо, обед был очень вкусный, — сказал я, взявшись за дверную ручку.

Вышел из дома, конечно, в расстроенных чувствах. Черт меня дернул читать стихи, хотя все произошло из-за моих ассоциаций, Тууликки в Калевале – Лесная Дева и стихотворение Брюсова тоже – Лесная Дева.

И чего там Импи болтала всякую чушь о ворожбе, надо же такое придумать в наше время! Хотя саамы, что с них возьмешь, возмущенно подумал я, и заткнулся, вспомнив, что сам попал в прошлое неведомым путем.

Когда подошел к машине, дверь дома распахнулась, оттуда выбежала Тууликке. Мать схватила её за руку, но девушка вырвалась и подбежала ко мне.

— Алекс, прости мою маму, на неё иногда находит такое. А я, я прошу тебя, не забывай меня, пиши мне иногда, я буду ждать.

Она заплакала и попыталась меня обнять. Тут к нам подоспела Импи. Кинув в мою сторону испепеляющий взгляд, она повела дочь домой, а я уселся в машину и начал выезжать на шоссе, дав себе зарок, никогда больше не читать стихи девушкам, никаким, ни финским, ни русским.

До финско-шведской границы я ехал, как ударенный пыльным мешком по голове. Мой практичный мозг никак не мог принять очередное доказательство моей ненормальности.

Какая, нахрен, ворожба? — снова и снова задавал себе этот вопрос. Я так был погружен в мысли, что подъехав к пропускному пункту, не сразу заметил, что шлагбаум поднялся, и пришел в себя, только, когда открылась дверь со стороны водителя, и финский пограничник чуть не в ухо мне сообщил.

— Эй, парень, долго будешь спать? Шевелись, а то системболагет в Хапаранде закончит торговать спиртным.

Он что, подумал, я за водкой в Швецию поехал? — подумал я, мысленно улыбнувшись, поблагодарил пограничника и отправился дальше. Шведский пограничник даже не вышел посмотреть, кто там едет мимо его будки, так что не пришлось снова останавливаться.

Нет, больше никаких девушек не подвожу и тем более, стихов не читаю, думал я, проезжая очередной поселок.

Пока их встречалось не очень много, все же для Швеции, в отличие от Финляндии это был настоящий север, и народ здесь селился неохотно. Это не юг страны, где весной цветут яблони и вишни.

К шести часам вечера я заехал в городок Умео. Остановившись, достал атлас и начал искать дешевый мотель.

Поиск был недолгим — мотелей, как таковых здесь не имелось. Но на выезде из города в сторону Стокгольма, на атласе была отмечена гостиница. Туда-то я и направился.

Поставив машину на стоянку, зашел в двухэтажное деревянное здание, окрашенное в любимый скандинавами кирпичный цвет.

В небольшом фойе, за стойкой сидела портье — женщина средних лет. Когда я обратился к ней на английском языке, она безнадежно махнула рукой и исчезла за дверью администрации. Через минуту появилась вновь уже с молодым пареньком лет двадцати.

Говорил тот по-английски не в пример лучше меня, поэтому договориться нам вполне удалось.

Перекусив в небольшом кафе по соседству, я ушел в свой одноместный номер, улегся в кровать и моментально вырубился.