Щучка

— Нож серебряный, 925 пробы. Поверхностный анализ показал, что на ноже присутствует кровь и органические соединения, вызвавшие потемнение металла. Нож деформирован, вернее, его лезвие. Но когда это было сделано, ещё предстоит разобраться. Фотографии, кстати, есть. Хотите взглянуть? — Майор раскрыл папку.

Люсьен первым взял лист с фотографией и пару секунд держал перед глазами:

— Я помню его.

— Он принадлежал вашему отцу?

— Не знаю… — растерялся Люська. — Просто лежал в его вещах. Я иногда брал его, чтобы поиграть. Я ведь ребёнком был, лазил везде…

— То есть отец вам никогда не рассказывал, откуда он у вас?

— Делать ему больше нечего было… — Люська бросил листок на стол.

Катя проводила его жест глазами и тоже склонилась над фотографией. Маша следила за домоправительницей и пыталась понять её реакцию. Но заметила лишь, как вдруг вздрогнула Серафима. У Цапельской было такое лицо, словно она увидела привидение. Это был не ужас, не испуг, а скорее бесконечное удивление, следы которого она не смогла скрыть.

— А вы, Софья Дмитриевна, не желаете взглянуть? — спросил Гаврилов.

— Мама очень устала, — громче обычного воскликнула Серафима. — И вообще, мне кажется, что всем следует немного прийти в себя…

— Да, тётя права, — поддержал её Костя. — Я предлагаю мужской части коллектива выйти и пообщаться на воздухе.

Люська, кажется, только этого и ждал. Ему вообще было очень некомфортно в доме Цапельских. Единственное, что изначально привлекло его внимание, так это альбом мастеров фламандской живописи. Он некоторое время разглядывал обложку, сидя на корточках перед книжным шкафом, пока Софья Дмитриевна не ткнула палкой в издание.

— Разве на нём висит табличка «Не трогать руками»?

Маша смотрела на них и пыталась найти внешнее сходство. Что-то же должно было подтолкнуть к тому, чтобы сказать — да, похожи… Но внутренний голос молчал, как бы она не пыталась привести доводы о цвете волос или линии рта… И судя по волнению Серафимы, дело тут было явно не в Люсьене. Для них он так и оставался деревенским мальчишкой из странной семьи, с кем почему-то дружит их племянник и внук.

— Мань, мы ненадолго, ладно? — Костя взял руку Маши и поцеловал её ладонь. — Ты сама как сейчас? Болит всё?

— Да, рёбра немного… — Маша прижалась щекой к его плечу. — Ты не побоялся, спрыгнул… Спас мне жизнь…

— И чуть не раздавил потом. Я ведь думал, что не успею. Что слишком долго бегу, слишком долго прыгаю в воду… Ты лежала там, я видел. И у тебя были открыты глаза. Понимаешь, я только тебя видел, больше ни о чём не думал.

— Как ты узнал, что я с Розой?

— Это не я, а Люська. Нашёл твою записку, потом мне позвонил. А тут сразу Катя подошла и сказала, что отправила тебя за молоком. Понимаешь, ёкнуло что-то. Ну не верю я, что ты можешь делать что-то просто так…

— Глупости! — возразила Маша. — Всё именно так и было! Я хотела помочь Кате и совсем не ожидала, что так получится… Два покушения в один день? Ты сам-то веришь, что такое возможно?

— До сегодняшнего дня считал подобное возможным лишь в плохом сценарии…

— Тогда и не наговаривай на меня… Иди. Я переоденусь.

Когда мужчины ушли, в гостиной остались только Цапельские, Катя и Маша.

Серафима возила ложкой в чашке, издавая скрежещущие звуки и уставившись в стену невидящим взглядом.

— Кипяточку принести? — привстав, заботливо предложила Катя.

— Сядь, Катюша, нам надо поговорить.

Голос Цапельской заставил Машу подобраться. Весь вид старухи говорил о том, что она настроена решительно.

— Вы хотите, чтобы я ушла? — спросила Маша.

— Нет, — Софья Дмитриевна качнула головой и завозила рукой по столу в поисках трубки. Серафима пододвинула ей маленький жестяной поднос, и старуха стала набивать трубку табаком. — Признаюсь, вы произвели на меня впечатление уже в первый день, Маша. Но я не думала, что ваше появление здесь скажется таким образом… — Цапельская вставила трубку в рот и поднесла зажигалку. Попыхтев, отставила в сторону. — Я уже очень стара, как вы понимаете. Да и моё окружение, — она усмехнулась, — тоже требует внимания. Беспокойство за Костю вполне объяснимо, вы не находите?

Маша подумала, что следует что-то ответить, но Цапельская продолжила, не дожидаясь её слов:

— Прежде чем вы начнёте считать нас своей семьёй, вы должны кое-что узнать и понять, во что вы влезаете… Среди нас нет ангелов…

— Мама, не надо, — Серафима прикусила губу и отвернулась.

Цапельская выпустила облако дыма, и их взгляды с Машей пересеклись.

— Сейчас я хочу извиниться перед Катей… — вздохнула Софья Дмитриевна.

— Что это вы, Софьюшка Дмитриевна, выдумали? — голос Кати задрожал.

— Этот нож… Какая глупость, ей-Богу… Но кто бы мог подумать, что всё вылезет наружу?

Маша старалась не шевелиться, чтобы не отвлекать Цапельскую, — пусть говорит…

— Лёка твоя… — Цапельская поёжилась. — Прости, но ты и сама знаешь, что она была неуправляемой лгуньей.

Катя сидела с прямой спиной, и Маша заметила, как её кожа стала постепенно покрываться пятнами.

— Я не знаю, кто её отец, но видимо это что-то наследственное. В тебе я никогда не сомневалась. Ни на минуту.