Щит

Тот начал было чертить отвращающий знак, но потом решил, что мне это может не понравиться. И побледнел:

— Еду несут… Но до нас доберутся еще не скоро…

Я прислушался к своим ощущениям, понял, что изрядно проголодался, и криво усмехнулся, вспомнив, что кормят в тюрьме явно не разносолами.

Так оно, в общем-то, и оказалось — когда в смотровое окошко просунули одиннадцать порций того, что тут называли едой, и я почувствовал их запах, меня аж перекосило: перед тем, как попасть в котел, все ингредиенты блюд успели основательно подгнить…

В общем, для того, чтобы отдать должное такой еде, пришлось вспоминать Кручу и его рассказы о днях, которые он когда-то провел в этой самой тюрьме:

— Кормят в ней омерзительно. В первые дни тебе кажется, что лучше умереть, чем вталкивать в себя эту дрянь. И ты не ешь, надеясь, что тебя скоро выпустят и что этот кошмар закончится. А зря — три-четыре дня без еды — и ты начинаешь слабеть. Сначала эта слабость почти не чувствуется — твои руки еще способны гнуть подковы, а ноги могут проломить ребра трехгодовалому быку. Но вскоре голод, холод, тошнотворный смрад и почти полная неподвижность превращают твои мышцы в расползающиеся под пальцами тряпки. А когда ты, наконец, понимаешь, что надо есть то, что дают, и начинаешь как можно больше двигаться, оказывается, что уже слишком поздно.

Я поел. За себя, за седовласого и за соседа с проломленной грудиной. Потом бросил опустевшие плошки на пол, чтобы кто-нибудь из сокамерников вернул их разносчику, и улегся на спину, решив заняться упражнениями без движений[27].

Сцепил кисти перед грудью и напряг руки, пытаясь разорвать захват — двадцать ударов сердца — напряжение, десять — отдых, потом — снова напряжение.

Повторил три десятка раз. Потом свел ладони и начал их сжимать. Перед животом, над грудью и над головой…

Упражнения придумывались и делались легко. Однако через некоторое время я сообразил, что если продолжу в том же духе, то основательно вспотею, а с возможностью выкупаться в тюрьме как-то не очень. Пришлось слегка уменьшить напряжение и увеличить отдых.

Такой вариант оказался лучше — кровь по жилам я разогнал, а взмокнуть — не взмок.

Кстати, оказалось, что тренировка здорово ускоряет крайне неторопливое течение времени: к моменту, когда я перешел к мышцам ног, тень от решетки успела проползти от левого торца двери до моих нар и приготовилась перебраться на стену…

Когда моя фантазия иссякла и я на полном серьезе решил начать все сначала, за дверью раздалось знакомое шкрябанье.

«Опять кормить?» — мысленно спросил себя я. И не угадал: оказалось, что это пришли за мной.

— Ну, где тут у вас Нелюдь? Вытащите его в коридор… — распахнув дверь, рявкнул незнакомый мне тюремщик.

Я удивленно приподнял бровь: судя по постановке вопроса, тюремщик был уверен, что ночью меня основательно покалечат. Впрочем, через пару мгновений раздумий подозрения в некоем умысле отпали сами собой — я, черный, мог попасть в камеру только к таким же простолюдинам. Законопослушных граждан тут было немного. Значит, в камере должны были оказаться либо лесовики, либо городские члены братства Пепла. И у тех и у других хватало оснований для большой и искренней нелюбви. Значит, особой разницы, куда меня подселять, не было…

— Ну, и где он там? — не дождавшись реакции моих сокамерников, сидящих тише воды и ниже травы, заревел тюремщик. И от души шарахнул дубинкой по двери.

— Иду… — Я встал, неторопливо вышел в коридор и вопросительно уставился на низкорослого, но довольно-таки широкоплечего здоровяка.

Тот довольно резво оценил мой рост, стать, почесал затылок и… усмехнулся:

— Выжил?

Я кивнул.

— Ха! Жмых удавится!!! Впрочем, тебя это не касается… Давай-ка, повернись лицом к стене и вытяни руки назад!

Повернулся. Вытянул. Дождался, пока он защелкнет замок на кандалах, и двинулся в сторону лестницы.

В отличие от вчерашнего толстяка, этот не пытался показать на мне свою силу — шел в нескольких шагах позади и нес какую-то ерунду про свое близкое знакомство с одним из «самых известных слуг Двуликого».

Я не прислушивался — пытался понять, что меня ждет впереди…

Оказалось, что впереди — встреча с королевским дознавателем. Или, как их обычно называли в народе, крысой.