Щенки и псы Войны

— Кто не рискует, тот не пьет шампанское!

— Черт с ним, с шампанским, Матвеич! Собственная шкура дороже!

— Значит, Игорек, будешь пить водяру! — констатировал Савельев.

— Или бормоту! — добавил Митрофанов.

— Мужики! Почему до сих пор не налито?

— Квазик, ты совсем мышей не ловишь! — настойчиво постучав пустой кружкой о щит, который заменял им стол, сказал Степан.

— Сей секунд, мой генерал, — старший лейтенант Колосков, неспеша, принялся разливать по кружкам водку.

— Как же ваш брат умудряется продираться через всевозможные заслоны и разные препоны? — поинтересовался Савельев.

— Видали как-то, как вас «шмонают», стопорят на блокпостах и пасут «фээсбэшники», — добавил раскрасневшийся Юрков.

— А, начхать глубоко на них, у меня на этот случай целая куча всяких удостоверений. Даже корочка военного корреспондента есть. Немного нахальства, немного смекалки, немного удачи, а главное, побольше водки.

— А у «нохчей» приходилось съемки делать?

— А то, как же? Бывал я и у чеченов.

— И Басаева доводилось видеть?

— И Басаева, и Масхадова видел. Вот как тебя. Еще до штурма Грозного. Но с «вахами» ухо надо держать востро. Ни в коем случае нельзя показывать свою слабость. Они на любого посматривают как на живой товар. Одно слово, работорговцы. Тут надо налаживать контакт с каким-нибудь полевым командиром, что покрупнее, иначе можно загреметь под фанфары, продадут, за спасибо живешь. И никто не узнает, где могилка твоя.

— Матвеич, как же тебя не воротит оттого, что снимаешь? От всей этой мерзости! Другого бы, уж давно на изнанку вывернуло!

— Э, дорогой, если сопли и слюни распускать, да еще и думать об этом, вообще ничего не снимешь. Тут необходимо хладнокровие как у хирурга. Привыкаешь со временем.

— А я бы, стрелял вас, сволочей! У людей горе, боль, страдания, а вы тут крутитесь с камерами, в наглую прете, суки! Объективы тычите в лицо. Продажные твари! — вновь закипел изрядно захмелевший Дудаков, со всего маха хлопнув кулаком по столу.

— Дмитрич! Тихо! Сбавь обороты!

— Если бы не они, все бы думали, что ты тут деревья сажаешь, цветы окучиваешь да груши околачиваешь, — вставил вкрадчивым голосом Николай Юрков, колдуя у печки над котелками.

— Я груши околачиваю? Я окучиваю? — заорал возмущенный капитан, пытаясь вкочить. — Да я! Да я тут столько ребят потерял! Столько крови видел!

Крылов проснулся от какой-то суеты, от хлопанья дверей, от снующих туда-сюда «собровцев». От выпитого гудела голова. Заложило нос. Во рту после вчерашнего застолья, словно кошки насрали.

— Что случилось? — полюбопытствовал, приподнимаясь на скрипучей панцерной сетке, журналист у старшего лейтенанта Колоскова, сидящего за столом с остатками былого пиршества и сосредоточено набивающего карманы разгрузки рожками.

— Под Аргуном — заваруха! Поезд «вахи» подорвали! Сволочи! Бой идет!

— Матвеич! Ты как? — окликнул, заглянувший в помещение Виталий Исаев.

— Видно я вчера, братцы, маху дал!

— Виталь, помнишь, он вчера на полуслове отрубился! Все болтал, болтал, ни хера не закусывал, — отозвался Квазимодо.

— Матвеич, едешь с нами или остаешься?

— Какие разговоры, мужики! Конечно, еду!

— Через пять минут выезжаем!

— Я мигом соберусь!

Через несколько минут у головного собровского «Урала» уже крутился фотожурналист со своим потертым, видавшим виды, коричневым кофром, набитым видеоаппаратурой и кассетами.

— Матвеич! Учти! У нас, нянек нет! Так что, не рыпайся, куда не следует! Вытаскивать тебя будет не кому! — помогая стрингеру забраться в кузов, бросил Степан.

— Сам понимаешь, не на крестины едем, — добавил Виталий.

— Все будет спок, ребята! «Вэвэшники» тоже едут?

— Нет, они остаются здесь, у них другая задача! Прикрытие тыла.

— Чтобы абреки в спину чего доброго не долбанули!

К вечеру на базу вернулся СОБР. Усталые хмурые бойцы, молча, разгружались. Из кабины бережно принимали раненного Митрофанова, он, морщась от боли, закусив губы, опирался на плечи товарищей. У одного из «Уралов» в лобовом стекле появилась большая продолговатая дыра, от которой разбегалась паутина мелких трещин.

— Где Матвеич? Мой дорогой яйцеголовый друг! — громко пропел, подошедший к «Уралу», старший лейтенант Тимохин.

— Матвеич? — переспросил плотный Юрков с перемазанной сажей щекой и при этом оглянулся на товарищей.

— Я поцелую его в его вдохновенную лысину! — продолжал изголяться Тимохин.

— Подкузьмил, твой Матвеич! — отозвался, кряхтя, угрюмый Савельев, взваливая на спину Юркову АГС.

— Срыгнул, что ли? В Аргуне остался? — полюбопытствовал у Степана Исаева старший лейтенант. — Жаль. Дмитрич проспался, оклимался от «зеленого змия» и собирался вновь учинить ему разгром за круглым столом. Так что, сегодня нагрянет, ждите в гости.

— Не до гостей нам!

— Пулю словил, твой дорогой Матвеич! — вставил, выглядывая из-за широкой спины брата-близнеца, Виталий. — Прям в пупок! Говорили ему, не лезь на рожон! Так нет же, сучёнок, нарисовался во всей красе! Нате, смотрите, какой я герой, какой я рисковый! Тут же и сняли! Пискнуть не успел!

— Как пулю? Шутишь?