Щенки и псы Войны

— У Джека Лондона рассказ есть про одного мужика, который отлично стрелял. Как-то ночью разорались кошки под окнами гостиницы, где он жил. Он, не выдержав их дикого концерта, открыл окно и два раза выстрелил в темноту на звуки. Утром нашли два окоченевших кошачих трупа. Потом он нанялся на корабль, который отправлялся на Соломоновы острова вербовать туземцев для работы на плантациях. И во время вербовки эти папуасы, бля, подлым образом перерезав команду, завладели судном. Он же, вооружившись винчестерами и прихватив несколько патронташей, забрался на мачту и стал оттуда отстреливать чернокожих. В панике те стали бросаться в воду и плыть к острову. Перебив всех на палубе, он перестрелял всех, находящихся в воде. Ни один не добрался до берега.

— Здорово! Крутой, видно, мужик был!

— В том то и дело, что нет. Тюфяк тюфяком, такой бестолковый, что дальше некуда. Абсолютно ничего не умел, только хорошо стрелять.

— Вот, что я тебе скажу! Лучшие стрелки — это бабы! О Павличенко, знаменитой снайперше, слышал? Которая 300 фрицев отправила груши в раю околачивать. Ей американцы подарили именной «кольт», который сейчас в музее Вооруженных сил в Москве находится. Симпатичная игрушка, скажу тебе!

— Нет, не слышал! Алию знаю, Молдагулову. Тоже снайпер. Памятник ей в Актюбинске на улице Карла Либкнехта стоит, мы туда с братом к бабульке часто на лето ездили…

Их оживленную беседу прервало появление капитана Карасика. Он был мрачнее тучи. Его красное обветренное лицо приобрело багровый цвет; серые глаза потемнели и излучали такую злобу, что не приведи господь!

— Мудачье! Мразь, тыловая!

Тяжело плюхнувшись на сидение, скомандовал:

— Поехали! Ну, бля, уроды! Окопались тут!

Таким Валерка еще его никогда не видел. Ведь Карасик — душа батальона, добрейший малый, правда, с чудинкой. Утром встает чуть свет, выходит из палатки, в чем мать родила, с полчаса перебрасывает с плеча на плечо трофейную двухпудовую гирю и обливается из ведра ледяною водой. У нас мурашки по всему телу от одного его вида. Клубами пар от его широкой спины поднимается, а он только посмеивается, громко покрякиваает да еще и подмигивает нам, съежившимся от холода и сырости.

Обратно ехали одни. Над головой просвистели две «сушки» и удалились в сторону гор. Через некоторое время донеслись глухие взрывы.

— Отбомбились! — сказал Селифонов.

— По лагерям боевиков садят!

— Милое дело, — отозвался капитан Карасик. — Не надо грязь месить, по горам на брюхе ползать! Одел комбинезончик с иголочки, слетал, сделал дело и назад к бабе под бочок в теплую постельку! Чего я дурак, тогда в Черниговское не пошел? Однокашник, Витька Еременко, туда поступал. Звал с собой. Где-то летает теперь, сукин сын. Так, нет же! Захотелось романтики. Насмотрелся фильмов всяких. Типа «В зоне особо внимания», «Афганский излом»…

Вдоль дороги, то здесь, то там, нашла последнее пристанище разбитая, сгоревшая бронетехника. В одном месте, похоже, заваруха была та еще, не дай бог в такую попасть! За поворотом, в ложбинке, целое кладбище искореженного железа. На обочинах дороги в станицах во всю торговали самопальным бензином, батареи канистр и пятилитровых банок сверкали на солнце всеми цветами радуги. Бензин шел на ура, другого здесь не было. «Уазик» мчался, пыля, местами юлил, объезжая рытвины и колдобины. Виртуозно вертя баранку, Вовка с неизменной сигаретой в зубах, без удержу матюкался, когда их побрасывало на ухабах.

— Чего гонишь как сумашедший? Шумахер, тоже мне, выискался, так недолго и в ящик сыграть! — выразил недовольство рядовой Селифонов, пригибая ушибленную голову.

— Не дрова везешь! — с раздражением добавил Крестовский. — Всю задницу отшибло! Живого места нет!

— Если будем вот так ползти, еще быстрее туда загремим! — зло отозвался хмурый капитан Карасик, сидящий на переднем сидении, держа на коленях автомат. Валерка, выглядывая из-за бритой головы капитана, наблюдал за вьющейся дорогой. В голову лезли всякие мысли о доме, о Светке, о «первом своем чехе», которого чуть не завалил неделю назад…