Щелкни пальцем только раз

— Этого, по-моему, никто не узнал. Ходило несколько различных теорий, особенно, разумеется, выдвинутых психологами. В некотором роде она была набожной женщиной, и кажется вполне вероятным, что какая-то форма религиозного умопомешательства заставляла ее считать, будто она получила божественное указание избавить мир от некоторых людей, хоть и непохоже, чтобы она испытывала к ним какую-то личную неприязнь.

Или взять эту француженку, Жанну Геброн, которую называли Ангелом Милосердия. Она так расстраивалась, когда у ее соседей заболевали дети, что тут же спешила выхаживать их. Преданно сидела у их кроваток. И снова прошло какое-то время, прежде чем люди обнаружили, что дети, за которыми она ходила, никогда не выздоравливали. Они все умирали. И опять: почему? Когда она сама была молодой, у нее умер собственный ребенок. Она, похоже, была сама не своя от горя. Возможно, именно в этом и кроется ее карьера преступницы. Если ее ребенок умер, так пусть умрут дети и других женщин. Правда, некоторые считали, что и ее ребенок пал жертвой.

— У меня от ваших рассказов мурашки по спине забегали, — признался Томми.

— Я беру наиболее мелодраматические примеры, — сказал доктор. — А бывают и случаи гораздо проще. Помните дело Армстронга? Любого, кто каким-то образом обидел или оскорбил его, или даже, если он просто считал, что кто-то оскорбил его, — так вот, этого человека незамедлительно приглашали на чай и угощали сандвичами с мышьяком. Нечто вроде повышенной чувствительности и обидчивости. Его первые преступления были обыкновенными преступлениями ради собственной выгоды.

Унаследовать деньги. Убрать жену, чтобы можно было жениться на другой женщине.

Затем была еще медсестра Уорринер, заправлявшая приютом для престарелых. Они передавали ей все свои сбережения, какие там у них были, а им гарантировали уют до самой смерти… Только смерть особенно не заставляла себя ждать. Там тоже вводился морфий — очень добрая женщина, но совершенно бессовестная… Я полагаю, она считала себя благотворительницей.

— И вы не имеете представления — если ваша логика верна — кто бы это мог быть?

— Нет. Вроде бы ничего определенного нет. Если принять точку зрения, что убийца, вероятно, страдает умопомешательством, так безумство в некоторых его проявлениях распознать очень трудно. Может статься, это женщина, которая не любит стариков, потому что, как она считает, старики ее обидели или даже разбили ее жизнь. А может, у нее собственные представления о милосердии, и она считает, что всех людей, которым больше шестидесяти лет, следует из сострадания милостиво отправлять на тот свет. Разумеется, это может оказаться кто угодно. Пациентка? Или член коллектива — нянечка? Уборщица?

Я весьма подробно обсудил эту проблему с Миллисент Паккард, которой принадлежит это заведение. Она женщина в высшей степени компетентная, деловая, проницательная, зорко следит как за пациентами, так и за персоналом. Она утверждает, что у нее нет абсолютно никаких догадок и подозрений, и я уверен, что она не врет.

— Но почему вы пришли ко мне? Я-то что могу сделать?

— Ваша тетушка, мисс Фэншо, прожила там несколько лет. Она была женщиной весьма умной, хотя зачастую прикидывалась дурочкой, дряхлой старушкой — уж так она веселилась. На самом же деле с разумом у нее был полный порядок. Мне вот что от вас нужно, мистер Бересфорд, — от вас и от вашей жены… Может, мисс Фэншо когда-нибудь что-то сказала, обронила какой-нибудь намек, который бы натолкнул нас на отгадку… Нечто такое, на что она обратила внимание, что кто-то ей сказал или что она сама считала странным. Старые женщины многое видят и примечают, а уж по-настоящему проницательная женщина, вроде мисс Фэншо, наверняка знала бы удивительно много о том, что происходит в таком заведении, как «Солнечный кряж». Этим старушкам нечем особенно заняться, у них уйма времени, и они делают дедуктивные выводы — порой поспешные, которые кажутся фантастическими, но зачастую на удивление верны.

Томми покачал головой.

— Я понимаю, о чем вы… Но ничего подобного не припоминаю.

— Насколько я понял, ваша жена в отъезде. Вы не думаете, что она могла бы вспомнить что-то такое, что совершенно бы поразило вас?

— Я спрошу у нее, хотя сомневаюсь. — Он поколебался, потом решился:

— Послушайте, одно дело действительно не давало покоя моей жене, оно связано с одной из старушек — с некоей миссис Ланкастер.

— Миссис Ланкастер? Да?

— Жена вбила себе в голову, будто миссис Ланкастер совершенно неожиданно увезли куда-то, так называемые дальние родственники. Дело в том, что миссис Ланкастер подарила моей тетушке одну картину, и жена пыталась связаться с миссис Ланкастер, чтобы узнать, не желает ли та, чтобы картину ей вернули.

— Ну я считаю, это весьма учтиво со стороны миссис Бересфорд.

— Только жена обнаружила, что связаться с нею очень трудно. Ей сообщили адрес отеля, где те якобы должны проживать — миссис Ланкастер и ее родственники, но там под такой фамилией никто никогда не проживал и даже не заказывал номеров.

— О-о? Довольно странно.