Щегол

Я сгорал со стыда, я ведь так старательно прятал от него свою мошенническую природу, демонстрировал ему только подчищенную, отглаженную версию себя, не постыдную, негодную сущность, которую я так отчаянно скрывал – обманщика и труса, лжеца и афериста..

– Почему ты вернулся? – он говорил теперь быстро, жалобно, как будто хотел сплюнуть все слова, разволновавшись, он вскочил, заходил по комнате, зашлепали по полу тапочки. – Я думал, больше тебя не увижу Всю прошлую ночь – последние две-три ночи – я глаз сомкнуть не мог, все думал, что же делать. Крах. Катастрофа. И украденные эти картины во всех новостях. Ну и Рождество. А тебя – тебя нигде нет! На звонки не отвечаешь, и где ты, никто не знает…

– Господи. – Тут мне стало по-настоящему дурно. – Прости. И слушай, слушай, – заторопился я, рот у него сжался в нитку, он тряс головой, как будто уже отгородился от всех моих слов, и слушать, мол, нечего, – если ты из-за мебели переживаешь…

– Из-за мебели?! – Мирный, терпеливый, бесконфликтный Хоби заклокотал, как бойлер, который вот-вот взорвется. – Да кто говорит про мебель?! Рив сказал, ты запаниковал, удрал, но, – он быстро-быстро заморгал, пытаясь взять себя в руки, – я не верил, что ты на такое способен, не мог в такое поверить и боялся, что все куда хуже. Сам понимаешь, о чем я, – полусердито прибавил он, когда я ничего не ответил. – Что мне было думать? Ты так внезапно сбежал с вечеринки… А мы с Пиппой, ох, ты даже не представляешь, что было – хозяйка вечера надулась, “а где это жених?”, фырк-фырк, ты так быстро ушел, на ужин после вечеринки мы приглашены не были, поэтому тоже сбежали, и тут – представляешь, каково мне было – возвращаюсь, дома все двери открыты, стоят нараспашку практически, из кассы пропали все деньги… И бог бы с ним, с ожерельем, но ты и записку Пиппе оставил такую странную, она разволновалась не меньше моего…

– Она волновалась?

– Конечно, она волновалась! – Он резко взмахнул рукой. Он чуть ли не кричал. – Что нам было думать? И тут еще кошмарный этот визит Рива. Я затеял пирог, не надо было вовсе дверь открывать, но я думал, что это Мойра… девять утра, а я стою в дверях, весь в муке, раскрыв рот, и пялюсь на него… Тео, почему ты это сделал? – с отчаянием спросил он.

Не понимая, о чем он – я много чего наделал, – я в ответ только отвернулся и покачал головой.

– Такая нелепица, как в такое вообще поверишь? Да я, по правде сказать, и не поверил. Потому что я понимаю, – я все молчал, и он продолжал говорить, – слушай, насчет мебели мне все понятно, ты не мог поступить иначе, и уж поверь, я тебе благодарен, если б не ты, я б сейчас работал на дядю и жил бы в каморке с клопами. Но, – он засунул кулаки поглубже в карманы халата, – но остальной весь этот бред? Разумеется, я пытался прикинуть, ты-то как во всем этом замешан. Еще бы, ты же сбежал, почти никому и слова не сказав, вместе с этим твоим приятелем, который, ты уж прости, юноша очаровательный, но вид у него такой, будто сидел он не раз…

– Хоби…

– А Рив-то! Ты бы его слышал… – Казалось, из Хоби выкачали всю энергию, он обмяк, поник. – Старый змей. И – чтоб ты знал, он дошел до того что… кража музейных шедевров?! Тут я встал на твою защиту и высказался очень ясно. Чего бы ты там ни натворил, но я был уверен – такого ты уж точно не делал. И тут? Не прошло и трех дней. И – о чем говорят во всех новостях? О какой картине? Что нашли вместе с другими пропавшими шедеврами? Он правду сказал? – спросил Хоби, потому что я так ничего и не ответил ему. – Твоих рук дело?

– Да. Ну, то есть чисто технически – нет.

– Тео.

– Я могу все объяснить.

– Уж прошу тебя, – сказал он и яростно принялся тереть глаза.

– Присядь.

– Я… – Он растерянно заоглядывался, как будто боялся, что если сядет со мной за стол, то растеряет всю свою решимость.

– Нет, ты лучше присядь все-таки. История долгая. Я постараюсь покороче.

7

Он не проронил ни слова. Он не подошел к звонившему телефону. После перелета я вымотался, все кости ныли, и о двух трупах я, конечно же, умолчал, но в остальном – рассказал обо всем так подробно, как только мог: говорил короткими, сухими фразами, не оправдывался, не вдавался в объяснения. Когда я закончил, он даже с места не сдвинулся, молчание его меня пугало – в кухне стояла мертвая тишина, только гудел предсмертно старенький холодильник. Наконец он откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки.

– До чего странно иногда все оборачивается, верно? – сказал он.

Я молчал, не зная, что отвечать.

– Ну, то есть, – он потер глаза, – я чем старше становлюсь, тем больше это понимаю. До чего же время – удивительная штука. Сколько трюков у него в рукаве, сколько сюрпризов.

Я расслышал и понял только одно слово – “трюки”. Тут Хоби вдруг резко поднялся – распрямился во весь свой двухметровый рост, и мне показалось, что проступила в его фигуре какая-то печальная неумолимость, призрак какого-нибудь его предка – совершающего обход полицейского, вышибалы, который сейчас возьмет и вышвырнет тебя из паба.

– Я пойду, – сказал я.

Он быстро-быстро заморгал.

– В смысле?