Шаутбенахт

«В час ночи мещанка Голова, владелица меблированных комнат в доме 22/24 по Малой Грузинской улице, проснулась от стука в дверь. Голова занимает второй этаж, тогда как сдаваемые ею комнаты помещаются внизу. На ее вопрос, кто там, ответа не последовало. Посмотрев в глазок и убедившись, что снаружи никого нет, Голова вернулась в спальню и легла в постель. Но заснуть не могла, встревоженная таинственным стуком. Стук этот был тем более странен, что на двери имелся звонок, который исправно работал. Напрасно Голова уговаривала себя, будто это ей почудилось. Когда же она начала успокаиваться, стук повторился. На сей раз стучали уже в окно. Подняв голову, Голова увидела, что прямо на нее смотрит белое, как известка, лицо. Остекленевшие глаза были неподвижны, а во лбу зияла страшная кровавая дыра. Вскрикнув, Голова, подобно пушкинской графине, лишилась чувств. Тогда „дух“, взобравшийся на второй этаж по водосточной трубе, проник в квартиру, взял из буфета 500 рублей ассигнациями и золотые часы, принадлежавшие покойному П. И. Голову, хранившиеся там же, и скрылся. Как установило следствие, грабителем оказался младший приказчик из „Универсаля“ купца Калистратова С.Громов. Взятый под стражу, он сразу во всем сознался и показал, что маскарад им придуман был исключительно, чтобы избегнуть кровопролития. Для этих целей он купил театрального грима…»

— Тебе не кажется, — перебил Норманда Аркадий, сам же давший ему газету, — что чем-то пахнет?

Оба принюхиваются.

— Пахнет, Норманд, ты чувствуешь?

Лицо горбуна исказилось гримасой страха, сменившегося, впрочем, выражением мрачной торжественности (газета — забыта).

— Знакомый запах, а?

Аркадий порывается открыть окно… ах да, оно заколочено.

— Что бы это могло быть?

— А ты еще не понял, Аркадий? Помада… Нянюшка моя бедная говорила, что он только красу наведет и от нее дух сонный пойдет. Роги-Ноги, Аркадий, явился.

— Да ты с ума сошел! Ты же с ума сошел! Роги-Ноги… Какой-то сумасшедший ему письмо подбросил… где оно! (Смотрит на стол.) Где письмо, я спрашиваю!..

— Не знаю.

— Оно лежало тут. (Ищет повсюду, под столом, откидывает скатерть — будто потерял билет на последний в своей жизни пароход и тот уже отчаливает.) Где, говорю? Кроме тебя, некому было взять!

— Я не брал.

— Нет, врешь! Врешь, гадина раздавленная! Ты это сделал! Все сам подстроил! Чтобы я усомнился во всем, чтобы свихнулся. Это подстроено против меня. Я, думаешь, не вижу? Змеи! Зверье сумасшедшее!

Снова наступает на пиджак. Поднимает.

— О, какая вонь, какое зловоние… — Выворачивает карманы.

Норманд:

— Ошибаешься, у меня этого письма нет, можешь меня обыскать, если хочешь.

— Тогда у старухи. Сейчас она мне все скажет.

— Ничего она тебе больше не скажет.

— О Господи…

Аркадий опускается на край стола, роняет голову на грудь. Руки плетьми. Горбун — Нерон. Но не выдерживает, кидается на шею к своему товарищу. И так застывают.

А в темноте, в углу, где стояло кресло-качалка, мерцают очертания Роги-Ноги. На круглых, как колеса, ходулях, растущих из головы и туловища разом, выдвигается чудовище на авансцену, становясь все выше и грознее. Мешая упасть занавесу, оно сходит в зал. А в зале пусто. Только гуляет ветер.

* * *