Шарф Айседоры

– В Австрию собираться и репетировать. Осталось мало времени, а надо еще обучить Левона ходить на каблуках, чтобы он там себе шею не свернул.

– А как же?.. – Минасян растерянно посмотрел на режиссера и робко улыбнулся.

– Думаешь, я тебя пожалел? – отчеканил Варламов. – Чихать я хотел на тебя с высокой колокольни! Но именно от тебя, голубчик, в настоящий момент зависит судьба другой замечательной женщины. Так что ты сопли подотри и, будь другом, исполни свою роль достойно. Докажи, твою мать, что ты – настоящий мужик! К тому же на свежем альпийском воздухе у тебя будет время чуток подумать и принять решение, что для тебя лучше: дурдом, тюрьма или елка во дворе доктора Шахова. Мы тут не шутки шутить собрались. Кажется, ты этого не понимаешь, пацан. А теперь встала, подобралась и пошла! Туфли не забудь надеть. Полешку у камина возьми. Специально для тебя приготовил. Модели по бревну дефилируют, а мы будем дефилировать с бревном между ног, чтобы ты не ходил, как Буратино.

Левон безропотно поднялся, надел туфли, сунул между ног полешку и совершил круиз по комнате, пару раз выронив бревно на ногу.

Иван Аркадьевич повернулся к Сергею и чуть заметно ему подмигнул:

– Надеюсь, вы захватили из клиники свои хваленые имплантаты, а также нужные препараты и инструменты, чтобы довести лицо Левы до совершенства? – Сергей кивнул, глаза его смеялись: от Ивана Аркадьевича он ожидал всего, что угодно, учитывая вредность и противность его натуры, но он даже предположить не мог, что режиссер без уговоров продолжит проект. Не последнюю роль в этом, наверняка, сыграла таинственная Леночка, с которой у Варламова намечался на курорте лямур. Да, любовь способна даже из такого душевного скряги, как Варламов, сделать нормального человека, подумал Шахов и отправился готовить ужин. Иван Аркадьевич посмотрел хирургу вслед и подумал, что любовь, возможно, даже такого прожженного циника, как Шахов, сделает человеком, когда он наконец-то получит свою Сю.

– Подобралась и пошла, я сказал! – рявкнул Варламов, заметив, что Лева стоит посреди комнаты и борется с бревном. – Зад не отклячивай! Пузо в себя! Плечи опусти! Да не смотри ты на ноги, подбородок выше! Зачем губу отвесил? Все подбери!

ГЛАВА 11. РОКИРОВКА

Шахов накрыл стол белой простыней, аккуратно разложил на ней инструменты, надел медицинский халат, фартук, шапочку и резиновые перчатки.

Лева сидел на стуле, в центре комнаты, на него были направлены две яркие лампы.

– Иван Аркадьевич, вы будете мне ассистировать, – сказал Шахов. – Давайте покончим с этим поскорее.

К столу подошел Варламов. Он тоже был одет в медицинский халат, фартук и шапочку.

– Итак, мне нужны коклюшки, – сказал Шахов и протянул ладонь к Варламову. Иван Аркадьевич оглядел стол с инструментами, взял большие канцелярские ножницы и вложил их в руку хирурга. Шахов зловеще ухмыльнулся, прокрутил ножницы на пальце, как ковбой пистолет, и склонился над головой Левона.

– Это не коклюшки! – закричал Лева. – Это не коклюшки!!!

– Левон, – дернул его Шахов за плечо.

Минасян открыл глаза, резко сел на кровати и потряс головой, глядя на хирурга с ужасом.

– Вставай, через час выезжаем, – сказал Шахов и вышел за дверь.

Лева рухнул обратно на подушки и попытался перевести дыхание. Присниться же такая муть! Он прошлепал в ванную, внимательно посмотрел на свое отражение в зеркале над умывальником. Оттуда на него смотрело чужое лицо: с тонкими бровями, припухшими губами и высокими скулами.

– Коклюшки, – усмехнулся он и провел рукой по своим новым вьющимся волосам.

Волосы ему завили вчера, с помощью этих самых коклюшек и милой пожилой женщины, которую привез откуда-то Шахов. Как он объяснил, доверять ей можно во всем. Кажется, дама работала медсестрой в его центре. Процедура прошла безболезненно, в отличие от других экзекуций, которыми Леву умучили. Собственно, ничего удивительного в том, что ему снятся ужасы всякие, нет. Последние дни перед отлетом стали для Левы кошмаром. С утра до вечера Варламов, зверюга, гонял его по комнатам, заставлял носить бабские шмотки и каблуки. Ноги отваливались, болели икры и пальцы, мышцы спины и зада отчего-то ныли, раскалывалась голова. Но этого злыдню оказалось мало – до одурения репетировали смех, мимику, характерные движения, голос. Когда получалось плохо, Варламов злился, орал на него матом, правда, когда выходило хорошо – всегда хвалил.